Аминазиновые сны, или В поисках смерти (Алмазова) - страница 82

– Ясно, – улыбнулась Оксана.

– И что же с тобой произошла в этой приемной семье?

– Он меня взял и изнасиловал. Ну… хозяин, то есть приемный отец, – сбиваясь и красней пролепетала девочка. – А потом насиловал снова и снова, закрывая своей лапищей мой рот. Его член… Фу-у… гадость… – девочка сделала паузу, словно вспоминая пережитое, но продолжила: – Я не могла никому пожаловаться, потому что он был какой-то шишкой большой. И я сбежала от него, как убегала когда-то от бабушки, которая била нас с сестрой и ставила в угол на горох. Она считала, что так нас воспитывает. Я сбегала, меня ловили и первый раз в дурке в детском отделении я оказалась именно потому, что полгода не ходила в школу. То есть меня забрали за бродяжничество. Я большую часть своего детства провела на улице. Поэтому, когда сбежала из приемной семьи, улицы уже не боялась. Но меня опять нашли и опять засунули в психушку и держали на лекарствах и аминазине. Я все время спала, а когда просыпалась, то разглядывала детей. Представляете там даже был мальчик четырех лет. А врачи в детском были все мужики, да и санитары тоже. После приемного отца я смотреть на них не могла, не то что разговаривать. Ну короче! Когда меня выписали, меня вернули бабушке опять. Надо же было как-то заканчивать восемь классов, чтобы поступить училище специальность получать. Вот чем я буду на хлеб зарабатывать без специальности? Воровать? Воровать-то я на улице научилась, но я не хочу, как мамка гнить в тюряге. Я и поступила на специальность повар-швея.

– Так ты будешь и поваром, и швеей одновременно? – улыбнулась Власова.

– Да. И я даже хорошо сдала экзамен по сервировке стола и разлитию напитков. Ну… вина, водки, шампанского и газировки. Правда, официанткой я быть не хочу. Я не хочу, чтобы пьяные мужики меня лапали за задницу. Швеей лучше. Сиди себе за машинкой и строчи. Да… – слова девочки звучали так наивно и искренне, что на глазах Философини заблестели слезы. А тем временем Оксана продолжала свой рассказ: – А следующим моим опекуном стал директор училища, в котором я училась. Мне дали комнату в общаге, пособие назначили. Мне дали карточку банковскую и на нее перечисляли деньги. Не бог весть какие большие, но мне хватает. То есть пособие у меня и раньше было, да только им распоряжалась сначала бабушка, а потом опекун. В училище кормят три раза и кормят хорошо, мне хватает, не то что здесь. Еда… ф-э-э-э… какая гадкая и невкусная. А потом я опять пошла бродяжить и меня опять искали. Вернули в училище. И вот однажды я со своим парнем и еще с несколькими нашими друзьями во дворе общаги напилась до усрачки. Выпили мы нехило: четыре трехлитровых бутылки пива, да плюс пять чекушек водяры. А закусили двадцатью пачками сигарет. Представляете какой я была, когда директор училища загонял нас в общагу? И вот идет он и бубнит, что сдаст меня в психушку опять. И когда мы были на пятом этаже общаги, я вырвалась из его рук и хотела выпрыгнуть в открытое окно. Директор еле успел меня схватить за куртку и так спас. Так я оказалась в этой палате. Почему меня не положили в детское, я понятия не имею. Хотя по возрасту я еще должна быть там. Представляете, при приеме сюда у меня сорвали накладные ногти, которые Вика мне недавно сделала. А еще украшения убрали, ну… пирсинг. Мне так нравилось… Особенно на языке и на носу. На животе красивое колечко было.