– Не понял.
– Другими словами, лучше зайцев настрелять.
– Азия… Ты еще и в перерождение веришь?
– Нет!
– Эх, пойду голову мыть.
Он встал, оглянулся в поисках душевой и сел, разочаровавшись. – И много ты мудрецов знаешь?
– Ну, был один, значит, был. Жил совсем не в N., даже где-то явно не в России. Седым он был. Вот. Но его убила какая-то американка, отравив его рис.
Он вздохнул.
– Ты сейчас вздохнул так, будто изобразил три точки. Три точки сейчас невероятно распространены по миру! Возьми, хотя бы, светофор.
И тут он яростно замычал и стукнул кулаками о стол. – Я тебе голову оторву!-вскрикнул.
–У меня нет настроения на это.
– Руку сломаю!
– Пфф.
– Не зли меня лучше!
– Пфф.
– В глаз хочешь?!
– Пфф.
– Ну, все, конец тебе!
– Пфф.
Он вскочил и ударил меня по лицу. Удар был несильным, но ощущения последовали потрясающие любое воображение. Тем не менее, я схватил Вову и пнул коленом ему в живот. Он загнулся, упал на пол и застонал. Бармен окликнул меня и попросил выйти. Я взял куртку со стула и вышел. Тогда я не был уверен в том, что останусь Вове приятелем или хорошим знакомым.
Улица была темной, темно было на улице и освещение бара лишь придавало улице однобокую, мерзлую темноту. Я сел на скамью у крыльца бара и закрыл глаза. В голове было так же темно, как и темно на улице. Следы сильного опьянения давали о себе знать. А еще я удивлялся тому, как лицемерно врал о всякой чепухе своему оппоненту. Вскоре из бара вышел Вова и глупо, неряшливо, побрел к вдоль реке. Я окликнул его.– Какой сейчас год, Вова?
Он что-то промычал и скрылся в темноте. Темнота. Словно отверткой в голову. Словно ветром в раскрытое окно.
А потом наступило действие.
Недели понеслись, словно года в перемотке. Словно метро в нечетный месяц. Словно нож сквозь неспелый арбуз.
Этим же ножом я соскреб узор с обоев, сложил в отдельный пластиковый пакетик и бросил пакетик под книжный шкаф. И каждый день смотрел обои без узора, потом смотрел под книжный шкаф и снова на обои. Не пойдет. Вертелось в голове. Все не то. Вертелось в голове. А затем я достал пакетик с узором и вынюхал его, как нюхательный табак.
Из магазинов я стал воровать бутылки водки, пил их практически сразу, по приходу домой, не оставляя на потом. Из зоопарка не звонили, а ожидание мучило камнем в горле. Приходил управдом брать деньги за квартиру. Но поскольку денег не было, я ему наливал водки, и он был счастлив. И каждый день я повторял про себя, повторял одно и то же. «Я все потерял, все потерял».
Когда я допил водку, сворованную для четверга, телевизор включился и на экране появился Евгений Леонов, он скорчил гримасу, будто опасаясь удара по голове, и начал повторять и повторять: «Сделай хоть что-нибудь. Сделай хоть что-нибудь. У тебя началось действие, так действуй». Леонов бубнил, бубнил телевизор, бубнил так, будто пришло время фильмов про безделье и бездельников.