Пьеса носила длинное название: «День, когда тебя все любят». Сложная вещь. Мы так Женьке и сказали. С первой читки. Он не обижался. А мы исправлять и не просили. Сложная она была и по изложению и восприятию, и по смыслу. Чересчур уж высокие материи затрагивал Белых, двадцатилетний тогда юноша. Отношения отцов и детей. И о Боге, и о сыне его Иисусе, и о нас, кто рос в неполных семьях.
Не знаю, что могло побудить Женю написать её. Но оглашать высокопарные речи героев пьесы нам, студентам, было за честь, что ли. В юности ведь, не то что море по колено и горы по плечо… Мы были максималистами и хотели участвовать во всём и решать всё сами.
Сюжет был прост. Как в притче. Действие тоже. Но смысл высокий. По сценарию Жени каждый герой причастен к искуплению главного греха человечества! Проступка Адама! Примирить Отца и сына! Прощение и милосердие вознести над каждым живым в мироздании. Вот что стало миссией студентов и их куратора.
3
– Тая, это ты там скребёшься? – Пожилой мужчина, щурясь в матовое уже от времени и местами заплывшее ржавчиной зеркало, скоблил бритвой подбородок.
Вошедшая в темноту коридора вглядывалась в шорохи квартиры, медленно скрипя старыми петлями входной двери.
– Нужно поменять это зеркало… – хрипел в лезвие старик, продолжая бриться. Услышав дверной щелчок, он повторил: – Кто там? Тая, это ты?!
– Я, – ответила женщина, остановившаяся в прихожей напротив не плотно закрытой дверцей в ванную. Рыжий, дохлый свет, который пытался осветить ванную старика, проникал в щель и полоской распиливал смеющиеся и плачущие морщины женщины в платке.
– Что ты не отвечаешь?
– Чего не отвечаю…
– Я зову, зову…
– Отвечаю… Хату запирала, может не слышала.
– Как так всегда… – руки старика подрагивали у скрюченных наискось губ, – может редко сбриваю?.. А?
– Когда ты успел с утра мимо меня прошмыгнуть? Я, было, только вышла, а тебя нет…
– Да не спалось что-то, – он опустил на раковину станок и прислонил к лицу фрагмент газетной бумаги, – день-то сегодня, больно важный уж…
– Ты почему без мыла броишься? – распахнулась настежь дверь ванной комнаты.
– Чего ты, чего? – с клочками газеты на щеках и шеи, старик начал наступать на возмутившуюся Таю. – Пошли, позавтракаем вместе.
Серенькую кухню обдавал паром носик жестяного чайника.
– Садись, не бубни, – проводил рукой мужчина, указывая на табурет у стола, – я брился сранья сегодня.
– Вся морда в изранинах будет снова, – не отставала Тая. – Где одеколон, что я покупала?
– Ты дарила! Он там же, на полочке. Может тебе кофе? – он нахмурился от предложения и еле успел поймать две отскочившие бумажки от лица.