– О! О! Не буду я ни чё. Я уж заходила, да к себе пошла. Всех покормила, только Симе плохо что-то совсем…
– Надо понастойчивей с ветеринаром поговорить. Может можно что-то сделать ещё! – он засыпал заварку в кружку и, залив кипятком, перенёс её от мойки к столу.
– Да всё уж вроде как обсудили, обсмотрели… Анализы какие-то брали… Хоть бы что я не доглядела, так нет же, всё, бишь внимательно делали с ней…
Мужчина, оглядывая полки на кухне, что-то ища глазами, как между делом, поправил складки заправленной в брюки сорочки. Остановился. Взял блюдце с кусковым сахаром, на стеллаже над столом, плетёную корзинку с печеньем и сдобой и поставил рядом с кружкой.
– Старая она, моя Сима… – чуть не плача выдавила Тая, прикрывая губы ладонью, словно пряча сказанные слова.
Мужчина присел к столу. Смотрел то на руки, то на сверкнувшие слезой ресницы. Накрыл чашку чая пластмассовой крышкой от банки, и та мгновенно запотела.
– Всё стареет, Тая… – спокойно, членораздельно сказал он. – Все стареют. – На ощупь начал искать лоскутки прилипшей газеты с лица и комкать в кулаке. – У меня на сегодня было назначено время в получении документов для Вити… – он повернулся и, не вставая со своего места, высыпал в ведро под раковиной мусор, – и это ли не тоже какой-то этап?
– На сегодня?.. – женщина внезапно переключилась. – Так ты не забыл?
– А как я мог забыть?
– Я же тебе не напомнила…
– Так мы столько готовились к этому… Я в календаре этот день отметил, – он взмахнул рукой в сторону коридора в комнату.
– Молодец. Какой ты молодец. Я со своей Симкой совсем сдала…
– Да брось ты… – он снял крышечку с чашки и вытер со стола несколько упавших капель испарины рукой, – вот я подавал документы с тобой и ты умудрилась приёмщице меня расхвалить да раскрасить, мол, кто я, да какой, дескать, знаменитый артист перед вами. А сегодня другая на том месте сидела, так там передо мной пара молодых риэлторов что ли были, вот те вызывали у окружающих симпатию, улыбку. Подошла моя очередь и предстал перед окошком, в котором я увидел отражение своей недобритой рожи, потасканный дед.
– Что ж ты такое говоришь-то… – с презрительным покачиванием головы сказала Тая. – Когда ты, наконец, перестанешь ребятничать? Когда повзрослеешь? И не будешь себе цену набивать вот так, вызывая жалость к себе? – он окунул два кусочка сахару, пополоскал их кружкой и уже промокнул в чае сухарик, как Тая заявила: – Когда ты уже позвонишь сыну первый? Ведь ты столько этого хочешь сам! Ты и документы для него сделал! Для него!
Павел Карлович Дрез замер с кружкой у рта.