В один из тех дней, когда для всех живущая в своём мире Ия сочиняла письмо, предвещавшее развод с Павлом, она удивительно наблюдательным образом подчеркнула мироощущение и своего маленького сына.
«Незадача, но я, например, не помню своего дня рождения, – записала она. – Не помню, кто сказал мне, что у меня есть мама, и когда меня познакомили с ней. Конечно, я должна была её чувствовать на некоем генетическом уровне, впрочем, как и отца, но так, чтобы представили, когда смотришь глаза в глаза, – такого не помню.
Хорошо, что эта женщина, с густой шапкой волос осенней палитры, улыбающимися глазами и ртом, подчёркивающим острую точку носа, была круглосуточно рядом и я свыклась с тем, что её надо называть «мамой». И плохо, что тот, кого просили называть «папой», с более трубным тембром, который завораживал меня настолько, что я замирала, если даже кричало и щекотало где-то внутри, так мало был рядом.
Так и мой сын не вспомнит, когда он привык к звукам своего имени – ВИТЯ. Но так совпадало, что, произнося их, ему давали то, что его занимало на какое-то время, или то, чем он утолял голод и жажду. Он привык к ним и потому, что так к нему обращались те, кого называли его бабушками. Особенно ему было удобно и легко называть так одну из женщин, которая приходила к нему чаще. Мою маму. Он понял, что для него эта «ба-бу-ля» – очень удобная помощница. Витя называл её бабулей, потому что это слово выговорить было легче, чем «бабушка».
Когда ни папы, ни мамы не было дома, бабуля кормила его любимой пюрешкой с котлетами. И хотя, бывало, он просил больше не накладывать в тарелку с пятачком на кайме и почти плакал от того, что объелся, её картофельное пюре и сочные котлеты не переставали быть его любимым блюдом.
С бабулей Вите нравилось смотреть телевизор. Она никогда назидательно не заставляла пялиться в него тогда, когда ему в нём что-то не нравилось. Он мог спокойно играть в игрушки, сидя на полу, в то время пока бабуля, щёлкая семечки, смотрела то, что считала интересным, забывая стряхивать шелуху с губ.
Я заметила, что бегающие и прыгающие на экране дяди и тёти в обтянутых одеждах бабуле не нравились. Она не то чтобы злилась, нет… По выражению её лица вообще сложно было прочитать её отношение к происходящему, потому что в других ситуациях моя мама с таким лицом смеялась. А в момент, когда на экране были эти не разговаривающие человечки, прыгающие то друг к другу, то друг от друга, она, смотря в телевизор, прикладывала кулак между ног и пыталась прыгнуть, как они. Когда Витя случайно переключал на канал, где транслировали какой-нибудь балетный шедевр, я понимала, что после этого зрелища прыгать так и смотреть на них ему тоже не хотелось. Он не понимал: смешно это или интересно, но его бабуля, подпрыгнув в такой позе раз или два, включала другую программу, понимая, что этим Витю тоже не развеселишь.