– И вам совсем не было страшно?
Она поняла, что он спрашивает про ту светлую ночь, пруд, луну, белую птицу.
– Нет. Чего мне бояться? Меня еще никто как следует не пугал.
– Как следует?.. Следует ли?
– У вас, Дима, есть склонность к филологии. Это порочная склонность, насколько я знаю.
– Склонность не может быть порочной. Склонность – это направление, может, и к пороку, но от этого само направление не становится порочным.
– Хорошо, пусть будет так, – засмеялась Фаина.
Ей было легко, очень легко с ним, как давно уже не было легко ни с кем. Впервые, пожалуй, с тех пор, как она осознала мужчину по законам материалистической диалектики: как нечто, данное ей в ощущениях, а ощущения чаще всего напоминали электрический разряд, не как от мужчины, а как от электрического ската (можно и скота). А рядом с Мурловым она впервые чувствовала себя спокойно, почти как рядом с отцом, и ей становилось от этого радостно.
В ту осень они изредка встречались, пару раз даже сходили в кино, но не более того. Мурлов не предпринимал никаких решительных шагов, а Фаине и так было хорошо. Слава Богу, есть хоть один нормальный мужчина.
***
Где-то под католическое Рождество, двадцать третьего или двадцать четвертого декабря, умер Филолог. Соседи взломали дверь, так как несколько дней он не подавал признаков жизни. Квартира была в запущенном состоянии, кухня забита пустыми бутылками, спальня буквально усыпана листопадом печатной продукции. На отдельных листках любопытные могли прочитать интересные мысли о том, как решали проблему счастья Хемингуэй и Френсис Скотт Фицджеральд.
У Филолога был инфаркт. Первый, он же и последний. Бедняга держал в руке телефонную трубку, а оттуда неслось, как из китайского будильника: по-ра… по-ра… по-ра.... Сердце, говорят, разнесло в клочья. Как гранату. С его смертью средний возраст жизни мужчин в стране стал катастрофически катиться вниз, точно после Филолога мужикам в этой стране и делать стало нечего.
Гроб был закрыт. С фотографии глядел на Фаину незнакомый, молодой, серьезный мужчина, и Фаина с болью в сердце поняла, что настоящий Филолог – вот здесь, на фотографии, наконец-то она уловила его ранимую, хрупкую и такую нежную суть, которую нельзя было и в руки взять, и отвергать нельзя было… «Да и я, настоящая, здесь, рядом с ним. Вот и свиделись по-настоящему, – подумала она, – получилось». А за ее спиной перешептывались, совсем в духе Филолога.
– Такой молодой умер… Женщин очень любил…
– А Наталья Семеновна, почему тогда умерла?.. Пятидесяти не было…
– Наталья Семеновна деньги очень любила…