– Да-да… Сейчас мужчины от сильной любви к женщинам мрут, а женщины от сильной любви к деньгам…
Душа Филолога должна утешиться такими речами. Царствие ему небесное!
Был на похоронах и Гвазава.
– Я знал, что ты здесь, – объяснил он ей свое присутствие. Фаина с удивлением посмотрела на него. У нее в голове закружились слова «…собачья свадьба… собачья свадьба…»
– Я еще жива, Савушка. Тут, кажется, люди пришли проводить человека в последний путь, а не на очередное свидание.
– Этот человек забрал у меня покой. Я пришел вернуть его.
– Боюсь, мил друг, не получится. Давай помолчим.
Фаина не стала продолжать этот неуместный, почти кощунственный разговор. На поминки она не пошла. Гвазава тенью шел за ней. Но это не была тень Филолога. «Ну как не жалеть их, таких слабаков, – думала Фаина, – дети – они и есть дети». Она так и не смогла выдавить из себя ни одного слова и постаралась вымучить на прощание хотя бы улыбку. Гвазава сказал:
– Фаина, пойдем на Новый год к Хенкину. Там весь их отдел собирается. Меня пригласили.
– Что делать, – вздохнула Фаина, – пойдем.
«Будет как раз девять дней», – подумала она. Ей стало вдруг до того жалко этого самодовольного эгоиста, что она едва не погладила его по руке.
Фаина долго не могла уснуть, плакала и все вспоминала отчаянное лицо Филолога, когда тот ерзал на коленях в каюте и страстно умолял ее отдаться ему. Ах, дура я, дура! Я твоя, Филолог. Твоя. Ты слышишь? Во веки веков. Не доспорили мы с тобой, Филолог, кто прав – Гельвеций или Толстой. Наш с тобой роман, Филолог, не был начат на земле и закончится ли он на небесах? Ах, как тяжело дышать! Где этот чертов валидол? Как холодно сегодня! Все замерло и замерзло. А окно чистое-чистое, словно говорит: «Посмотри в меня».
Через ясное стекло окна было видно несколько звездочек в ясном синем небе. Там, встретимся там, в этом созвездии, – успокаивала она себя и витавшую над ней душу Филолога.
Глава 19. Где он, все отравивший, этот сладостный миг
Фаине передали стопку перевязанных тетрадей.
– От кого? – удивилась она.
В ответ пожали плечами.
– Вы почтальон?
Плечи опять поежились.
– Ничего не понимаю. Из Москвы?
Та же реакция. Плечи были узкие, не плечи, а плечики для дамской блузки, худенькие, покатые, интеллигентского покроя, и куда-то спешили. Суетливые плечи. А лицо не разглядела. А хотела, почему-то очень хотела разглядеть, что это за почтальон Печкин пришел. В прихожей, как назло, перегорела лампочка. «Чудеса, да и только! – подумала Фаина. – Меня, очевидно, спутали с редактором литературного журнала. Ни адреса, ни телефона… Может, папе?»