Вот как описано исполнение этого приговора:
…
Внутри шеренг прошли профосы, раздавая рядовым огромные гладкие прутья.
Это были шпицрутены…
…
Прутья взлетели и с резким свистом ложились с двух сторон на обнажённую спину.
… Первые удары оставили крестообразные розовые полосы. Ещё несколько шагов, и весь верх спины покрылся широкими рубцами и вздулся горбом; ещё два-три шага – и кровь хлынула из всех пор воспалённой кожи, так что последующие удары уже сыпались на совершенно открытое, растравленное мясо, превращая его в сплошное кровавое месиво.
…
Осуждённого уже четыре раза проволокли по шереножной улице. … Лоскутья изрубленного мяса свисали клочьями с его плеч и рёбер.
…
Труп вывозят из рядов и бросают в сторону.
…
Казнь длилась весь день. … четверо присуждённых к шести тысячам ударов скончались до выполнения приговора. Остальные, выдержав меньшее количество шпицрутенов, отправлялись полуживыми в Сибирь.>4
Унижение через побои предназначалось не только мужчинам, но и женщинам, а также детям. Для их острастки в поместьях вводились дни календарных массовых порок розгами или плетьми.
Обязательные экзекуции часто делились на дозы, которые переносились на другое, более позднее время и прирастали величиною ввиду «предусматривавшихся» капризными барами новых неизбежных провинностей, что само по себе добавляло страданий наказуемым. Повальные истязания практиковались в церковно-приходских школах и в бурсах.
Надо ли удивляться, что физическое насилие широко разливалось и в домашней обстановке, в семьях, в том числе в семьях дворян.
Красноречивым свидетельством этому может, например, служить откровение Василия Васильевича, героя тургеневского рассказа «Гамлет Щигровского уезда». О висевшем на стене портрете своего умершего отца он говорил: «Мимо его меня, бывало, сечь водили, и матушка моя мне в таких случаях всегда на него показывала, приговаривая: он бы ещё тебя не так». Нельзя здесь также не вспомнить, как была искусна в причинении боли мать Пушкина, бившая малолетнего Сашу чем-нибудь твёрдым и тяжёлым по пальцам его рук, часто ещё не «отходившим» от битья предыдущего…
Крепостное право затёрто в бесчисленных заумных комментариях схоластов позднейшего времени. Оно теперь как-то и не видится. Его будто уронили или развеяли по ветру… Полезными оказались только описания, сделанные немногими наиболее честными представителями самого дворянского сословия, пропустившими вековую боль через себя.
В «Былом и думах» Герцен писал:
У нас образовалась целая каста палачей, целые семьи палачей – женщины, дети, девушки розгами и палками, кулаками и башмаками бьют дворовых людей.