Лешка входил в клан "фураг". Так их окрестили поначалу посторонние люди, однако среди своих они именовались мягко и ласково – "пацанчики". "Фураги" отличались короткой со скобкой стрижкой, строгим всегда отглаженным костюмом, носили галстук-селедку, боты непременно на аршинном каблуке, и вместе с лихо заломленной на затылок фуражкой – ушитые в обтяжку брюки, тоже всегда тщательно отутюженные. Зимой они красовались в прямых пальто с белыми шарфиками, окаймлявшими ворот. Фуражки или, как ребята выражались, "бабайки", были пошиты из высокосортного материала: считались тогда моднячими мохеровые или из каракуля.
Мода зародилась, когда Леха был первачком, и "фураги" в то время ходили лысыми, и все это, как, впрочем, и для Алексея, было вроде баловства. Но потом баловство переросло границы, потому что того, кто не был похож внешним видом своим, "фураги" как могли безобразно, но однообразно равняли по себе. В районах, где обосновались "пацанчики", а им соответствовали в основном городские окраины, мальчишкам из центральной части, относящимся ко второму клану с громким именем "Быки", показываться в джинсах и с длинными волосами категорически воспрещалось. В противном случае между условно разделившимися кланами вспыхивала ожесточенная стычка. Если "фурага" попадался в руки "быков", домой приезжал без фуражки, с разодранными брюками, естественно, с синяками, если попадался "бык", прощался и со штанами, и с волосами, зато что нужно – приобретал с лихвой. Иногда дело доходило до массовых побоищ.
Не утруждайте себя сомнениями, каждый гордился кланом, к которому принадлежал. Сигарета в мундштуке, да не просто, а из цветного оргстекла – это тоже не мнимая гордость настоящего "фураги". Леха легко обеспечил ими всех одноклассников.
А однажды он принес в школу странные, таинственные вещи, изготовленные на "зоне": колечки, цепочки, браслеты для часов, расчески, выкидывающийся миниатюрный нож, пузатого монаха с движущейся головой.
В туалете ребята сразу окружили его, осторожно, пристально и не без любопытства рассматривая самоделки, а он молча курил, выпуская через нос дым, загадочно щурился и, прижигая палец, задумчиво сбивал пепел.
– Где достал?
– Не важно. Нужны?
– А сколько?
– Смотря что.
Товар вскоре нашел сбыт. На что пошли вырученные деньги, никто не узнал, не догадывался, да и стоило ли, рассуждали ребята, совать нос в дела, тебя не касающиеся, когда без чужих тысячи своих забот.
Из класса Алексей давно приметил Володьку Яковлева – доверчивого чернявого парнишку, со смуглым лицом, невысокого и худого, с глазами, в которых, мнилось, отражался целый мир. Он редко был весел, и если смеялся, глаза оставались печальны и сосредоточенны. Он сочинял полные неизбывной грусти стихи, которые нравились Алексею, мечтавшему писать точь-в-точь такую же, трогающую за живое музыку, и Яковлев, доверявший Куницыну душевные творения, отчасти помогал ему тем, что подбрасывал для размышлений материал. Это сближало их, поэтому когда Владимир попросил Алексея научить азам игры на гитаре, тот не отказался и раза по три в неделю стал бывать в доме Яковлева, что сразу не понравилось маме, желавшей рядом с сыном видеть иного друга, нежели Куницын. Нескрываемую неприязнь она не объяснила, хотя потом, незадолго до командировки, между ней и Володькой возник откровенный разговор.