Олег достал из стола письма Ирины: пухлая пачка с милым росчерком на конвертах. Раньше они приходили через пять дней, проделав путь в три тысячи километров, и по ним он чувствовал, что нужен ей. А теперь, когда он здесь, рядом, в двадцати минутах ходьбы от нее…
Он вытащил из конверта исписанный листок, и те строчки, еще вчера казавшиеся полными любви, согревавшие, восхищавшие его, сейчас смотрелись, как голые деревья в хмарь осени. Нервными пальцами Олег превратил листок в сотни мелких кусочков. Затем достал другое. Его ждала та же участь; третье, четвертое.
"Все, с ней покончено", – он глубоко вздохнул, и что-то приятное прокатилось в груди. – В огонь! В огонь макулатуру! Долой!" Олег схватил толстую пачку стандартных, испещренных размашистыми словами листов и поспешил на улицу.
Солнце садилось за изломанной грядой вершин. Уходило, унося с собой свет и краски, так быстро, как бывает только на прекрасном седом Кавказе. Высокий, молодой человек направился к морю, каждой клеточкой тела ощущая одурманивающую свежесть.
"Только этот шелест волн, и прыгающая в них стотысячная луна, и этот свист сверчков или… Как уж вас там? Только это приносит успокоение".
Олег шел, не замечая, как ноги приятно и ласково обнимают морские волны. Веселый смех вернул его из забытья. Невдалеке мерцал огонь костра, рядом мелькали тени. "Пойду на огонь" – решил он.
У костра сидели люди разных возрастов, человек пять. "Очевидно туристы". Из котелка над костром исходил ароматный запах ухи.
– Разрешите?! – неуверенным, затухающим голосом справился Олег, – не заметил, как зашел в воду, просушу немного ноги…
Странно, но его молчаливость и внешняя замкнутость ненавязчиво передались окружающим. "Интересно, о чем они думают? Так пристально смотрят на меня". Ему нестерпимо захотелось говорить, говорить именно о своем, поведать незнакомым обыкновенную историю первой любви, несложившегося творчества, муках, сомнениях, бессонных ночах, и он не удержался…
Он говорил вдохновенно и мечтательно, зачитывая отдельные страницы из кипы бумаг. И тут же сжигал их.
Незнакомцы, приютившие его, напряженно слушали. Огонь поддерживался исключительно бумагой рассказчика. Олегу показалось, что самому начинает нравиться трогательная проза. Он уже с неким моральным удовлетворением кидал в костер рассказы. И вот, последнее "произведение" – его любимая повесть. Небольшая, но очень дорогая и близкая, бесспорно, такая же дорогая и близкая его друзьям. Над ней он корпел больше года. Одна мысль, что и это детище должно полететь в ненасытное пламя, заставила содрогнуться. И он, спасая написанное, но не прекращая играть, запустил повестью в черное небо.