– Я всё-таки не пойму, о чём Вы говорите, – продолжал недоумевать Мандриков. – Повторяю Вам, ничего необычного в тот день не случилось!
– Это Вы так считаете, – не повышая голоса, произнёс Тимофей Савельевич. – Но другие люди думают иначе. И чтобы нам не ходить вокруг да около, давайте я уточню конкретные временные рамки, в пределах которых Вам следует поднапрячь свою память.
Ростислав Павлович недоверчиво посмотрел на своего собеседника и скрестил на груди руки.
– Я ведь могу прямо сейчас развернуться и уйти! – сказал он, глядя прямо в глаза Тимофею Савельевичу. – Вы понимаете это?
– Конечно, понимаю, – кивнул Тимофей Савельевич. – Я не могу принудить Вас к разговору со мной. Но в тот день погибла женщина. Очень хорошая женщина, мать двоих детей. И, вполне вероятно, Вы и Ваш сын – единственные люди, которые могут опознать убийцу и рассказать, как всё случилось. Дети этой женщины до сих пор не знают, как именно погибла их мать и кто виноват в её смерти, и только в Ваших силах ответить на эти вопросы. И если совесть позволит Вам оставить двух несчастных детей до конца своих дней мучиться в неведении и чувствовать свою вину за случившееся, то можете возвращаться к себе домой и жить дальше своей жизнью. Я не стану Вас удерживать.
Вместо ответа Мандриков начал пыхтеть как паровоз. Казалось, слова вот-вот были готовы сорваться с его губ, но в итоге он так ничего и не сказал. Махнув рукой, он нехотя произнёс:
– Спрашивайте!
И Тимофей Савельевич незаметно улыбнулся в душе. Этот раунд он тоже выиграл, и теперь следовало с величайшей осторожностью вести разговор, чтобы не спугнуть готовность Ростислава Павловича откровенничать с нашим героем. Поэтому Тимофей Савельевич слегка понизил голос, чтобы их общение приняло несколько доверительный оттенок, и произнёс:
– Припомните, пожалуйста, Ростислав Павлович, тот момент, когда Ваш сын прибежал домой и сообщил Вам, что на пустыре дерутся две женщины.
Отец Павлика наморщил лоб, точь-в-точь как и его сын чуть ранее, после чего поправил очки на своём лице.
– Да, было такое, – ответил он.
– И как Вы поступили? – всё тем же тихим голосом спросил Тимофей Савельевич.
– Я велел сыну оставаться дома, а сам отправился на пустырь, хотя признаться, совершенно не видел в этом необходимости. Разнимать двух пьянчужек – это не по моей части.
«Это я уже понял», – хотел сказать Тимофей Савельевич, но сдержался, чтобы не сбить желание Ростислава Павловича делиться своими воспоминаниями о том дне.
– Клавдия Ивановна как раз в это время возилась на кухне – пекла пироги для Павлика. Вот я и сказал сыну, чтобы он шёл к бабе Клаве есть их. А сам вышел на улицу. Я хотел вызвать полицию, но перед этим решил сам убедиться в том, что всё обстоит именно так, как сказал Павлик: что драка имеет место быть. Я не исключал того, что мой сын просто ошибся, приняв громкий разговор двух пьяных женщин, не поделивших бутылку, за драку. И было бы глупо вызывать стражей порядка из-за такой ерунды.