– А какой степени их родство?
– Брата двоюродного Франца Карловича он сын. Тот тоже был Франц Шпильман. В Гельсингфорсе они жили.
– Жили? Они что, окончательно в Утятин перебрались?
– Да, Аглая Семеновна предложила Карлу Францевичу занять должность дяди. Он сам-то университетский профессор. По кафедре естественных наук. Анне Адамовне с дочерьми без его помощи очень скромно жить пришлось бы. А от профессорского жалованья какая помощь? Вот и решили они это предложение принять.
– А что за люди? Хорошо ли будет бедным женщинам с ними?
– Пока все хорошо. Он так внимателен к ним. А там… кто знает?
– Ладно, погляжу на них. Тревожно мне что-то.
Назавтра вечером в ожидании припозднившегося мужа она писала подруге:
«Милая Кита, письмо твое меня чрезвычайно утешило – оно так живо напомнило мне Петербург. Мне казалось, я тебя слышу! Какое удовольствие было повидаться с тобой в наш с Григорием Акимовичем приезд! Не в пример большее, чем знакомство с братом мужа, прости Господи.
О наших новостях тебе уже известно. Племянница моя Густенька растет. В Васином семействе ожидается еще прибавление, надеются на сына. Будет прибавление еще в одном семействе. Об этом расскажу подробнее.
Через недели три после похорон к Шпильманам приехали гости: двоюродный племянник Франца Карловича с женой. Аглая вдруг предложила ему место покойного дяди, и он решил остаться. Вот его жена и есть та дама в интересном положении, которую я навещаю. Она миниатюрна, сущее дитя и по конституции, и по поведению. Так и хочется погладить ее по головке. Все дамы Шпильман носятся с ней, как с любимой дочерью.
Карл Францевич, ее муж, более похож на русского витязя, нежели на немецкого профессора: мощного телосложения, басовит, рус, бородат, голубоглаз. Видела бы ты, Кита, эти необыкновенные голубые глаза! Впрочем, ты однажды эти глаза мне в упрек ставила…»
Карл Францевич вышел вслед за Марьей Игнатьевной на крыльцо. Она подала ему руку, он склонился и поднес ее к губам. Она почувствовала дрожь в его пальцах, и невольно у нее вырвалось:
– Не волнуйтесь, Коленька, все с Эммой будет хорошо!
– Вы узнали меня?!
– Как не узнать!
– Так ведь даже родные не признали, пока не открылся.
– Вы второй раз в жизни руку мою целуете. Вот и признала.
– Как я был в вас влюблен! Вы такая были… свободная! Все барышни вокруг были скованными и неискренними.
– Бог с вами, Коленька! Возраст у вас был такой, и барышень вокруг мало. Нет, не буду я вас так называть, Карл Францевич. Вам ведь до смерти теперь имя это носить. Кстати, а как вы Шпильманом стали?