от профессионалов нашего клуба, выкладывающихся сейчас на беговых дорожках, кортах и стадионах Европы.
— Шала‑, шала‑, шалавы! — засмеялся щетинистый здоровяк и бросил в пространство вопрос о стоимости.
И ни одна из нас не огрызнулась, не выпятила задницу, — даже не показала язык, — от чего ничто бы не удержало нас ещё несколько месяцев назад.
— Держать строй, девочки, не замедлять шаг, — произнёс Урсын и повернулся к задире.
Я зыркнула через плечо.
— Вот тебе сдача, — сообщил наш тренер и двинул весельчака в челюсть, вторым же ударом — валящим с ног хуком — положил его на траву. — Когда будешь жаловаться Директору, расскажешь ему, за что получил.
Видимо, это и были те самые ягнята. Именно этих великовозрастных оболтусов, усатых парней и грудастых девиц хотел защитить от нашего дурного влияния благородный Директор.
Инцидент продолжался мгновение. Урсын немедленно присоединился к нам, и никто не преградил ему путь, и никто не помогал тому подниматься с травы. В эту минуту я могла бы жизнь отдать за нашего тренера. Впервые в жизни, насколько я помню, кто‑то вот таким образом вступился за меня.
Директор уже знал. Ему доложили прежде, чем мы зашли в аудиторию, в которой нам был назначен экзамен.
— Примите мои глубокие извинения за недостойную выходку нашего ученика. Мне очень стыдно, — такими словами поприветствовал нас Директор, который выглядел действительно опечаленным. О мордобое не вспомнил.
Под впечатлением нанесённого нам оскорбления Директор обмяк, тем более что внешне мы выглядели не настолько криминогенными, как он ожидал увидеть в натуре после прочтения наших личных дел. От нас также не донеслось ни одного компрометирующего словечка, да и то сказать: кроме «не знаю», мы мало что могли вразумительно сообщить.
Экзамен провалился с треском. Наши девчата, независимо от количества лет, просиженных в ученических классах, катастрофически отставали от уровня вступительного семестра общеобразовательной школы.
Урсын был на грани провала. Директор повёл себя как человек. Не сплавил нас, не продемонстрировал праведного ужаса, не оказал милостей и не стал поучать.
— Сначала будете учиться воспринимать информацию, бегло читать и писать. Попробуем справиться с этим за месяцев шесть. В течение этого времени не будем выставлять оценок.
Наша безграмотность определила решение, которое очень ей соответствовало. Обучение в отдельной группе. Мы в своём собственном соку. Защищено нравственное состояние усатых и грудастых. Да и его самого это устраивало. Полгода без оценок. Знал, конечно, о висящем над нами тяжёлом условии и понимал, что мы боремся за передышку. А может, не верил, что мы выдержим целых шесть месяцев.