Пелька побрела вдоль домов, выглядывая чего-нибудь съестного. Она не привередничала. Ей подошли бы даже куски чёрствого хлеба из ёмкостей, которые, как знамение своего времени, получили широкое распространение в городских дворах; но в этом квартале контейнеры с чёрствым хлебом Пельке не попадались. Тогда абсолютный ещё новичок в бродяжничестве, да к тому же впервые в таком крупном городе, Пелька боялась прокрадываться в подъезды и рыться в мусорных вёдрах.
Её клонило в сон и было немного холодно, весенними ночами ещё подмораживало и Пельке трудно жилось на свободе. Задумавшись над тем, что делать дальше, она прислонилась к стене под воротами в арке, почти невидимая со стороны, и там на неё натолкнулись две женщины, шедшие из глубины двора.
— Что ты здесь делаешь? — вытащила её из угла более старшая, взяв за шиворот и разглядывая как лишайную кошку. И действительно, Пелька бродяжила уже несколько дней, ночевала где попало, лишь бы от людей подальше, не видела ни душа, ни стиральной машины, ни иголки с ниткой, так что выглядела как беспризорница; но это ещё не повод, чтобы держать её за шиворот и разглядывать, как нечто ужасное.
— Человека не видела?! — ощетинилась Пелька.
— Что у тебя на голове, человек?
— Я не взяла с собой гребня, — объяснила Пелька и растопырённой пятернёй «зачесала» назад всклокоченную копну, наезжавшую ей на глаза.
— Она не взяла с собой гребня — я сейчас помру от смеха! — обе начали смеяться и не могли остановиться. От них доносился запах духов, алкоголя и сигарет.
— Откуда смоталась? — захотела узнать более молодая.
— Обожди, Люська. Она убежала оттуда, где ей было плохо. Идём, малая, ты наверное голодна.
— С ума сошла, Рамона? — не согласилась Люська.
— Пусть бог это зачтёт моему. Чтобы моему никогда не пришлось так таскаться.
— Думаешь, старуха пустит тебя на хату с ребёнком?
«Хата» располагалась на первом этаже. Входная дверь, которую Рамона открыла своим ключом, ведёт прямо со двора в коридор с двумя дверями, окрашенными в белый цвет.
— А это что?! — с американского кресла‑кровати, застеленного потёртым покрывалом, приподнимается сухая старуха, вся как будто составленная из острых углов.
— За хату — двойная такса, — произносит Рамона и, не дожидаясь ответа геометрической ведьмы, вместе с Пелькой скрывается за одной из белых дверей.
Пелька осматривается: большая кухня, разделённая на две части портьерой из бордового плюша. Рядом за стеной ванная — помещение с остатками обвалившейся штукатурки на потолке и высохшей розовой ванной на львиных ногах. Рамона сняла с Пельки одежду и всю замочила в розовом умывальнике — глубокой чаше в виде ракушки с надбитым краем, на толстой кручёной ноге из мрамора с прожилками.