Я чувствовала себя проигравшей сражение. Лучше бы было, если бы Нонна вообще не пришла, и осталась бы в моей памяти той, вымышленной. А теперь у меня не было даже по ком скучать. Даже не болело, я только чувствовала в себе огромную пустоту.
— Что слышно на воле? — поджидала меня Кукла на огороженном дворе исправдома, не то плацу, не то спортивной площадке.
Я близко сошлась с Куклой. У нас обеих были увлечения. Пусть ничтожные, но всё‑таки увлечения. Я любила бегать, а Кукла — плавать. Психолог — надо отдать ей должное — очень старалась заинтересовать нас спортивными выступлениями, но без результата. Не хватало условий, настоящей состязательности, полноты вкуса победы или горечи поражения, и нам не хотелось хотеть.
Теперь, с высоты прожитых лет мне кажется, что наше девчачье приятельство и старания психолога ослабляли синдром замкнутости и сделали своё дело для нашего спасения, для того, чтобы мы сошли с дороги, с которой стремятся сойти немногие, а сходят лишь единицы. Основная масса со временем сменяет исправительный дом на тюрьму. Такова действительность.
— Завидовать нечему.
Каждое свидание было великим событием и предметом если не зависти, то горечи у остальных. К нам приходили редко, и не из‑за строгости содержания. Близкие девушек либо о них не заботились, либо сидели в тюрьме, либо пьяные праздновали, либо были лишены родительских прав.
— Умер единственный близкий мне человек, — хоронила я образ Нонны.
— Я тоже человек, — напомнила о себе Кукла.
— Ты к каждому подлизываешься.
— Способ выживания, не лучше и не хуже других. Я не умею крошить черепа так, как ты. Когда отсюда выйду, перестану подлизываться.
— Тебе так хочется выйти?
— Я хочу выйти замуж, родить ребёнка и быть ему хорошей матерью.
— Замуж! Да кто тебя возьмёт, если ты постоянно трендишь о папе.
— Создаю о себе благоприятное впечатление, и те глупые девки не лезут ко мне в постель. Не для того господь бог избавил меня от мерзавца, чтобы я угодила в рабство к какой-нибудь шлюхе: меня от них выворачивает. Тебе я скажу правду, потому что я тебе верю. Ненавижу гада! Продавал меня за бутылку и удерживал страхом перед бритвой. За сопротивление или попытку бегства порезал бы мне лицо.
— Никому об этом ни слова, Кукла. Девчонки убьют тебя за измену.
— Я выгляжу дурочкой? И ещё я тебе скажу: я здесь отдыхаю. По крайней мере, надо мной никто не висит с чинкой. С ним я себе заработала комплекс лица.
— Так сказала психолог?
— Я сама придумала.
— Почему же ты не сбежала?
— Боялась: он бы меня поймал и сделал, что обещал. На районе — такие же самые сявки, забулдыги, не просыхающие от вечера до вечера, кореши старого и мои клиенты. Куда мне было идти?