Тем не менее он все равно лечит американских зэков-наркоманов, выпущенных из тюрьмы при условии, что они пройдут курс лечения. Категории его больных во многом сходны, разве что те, в России, были еще за колючей проволокой, а эти, в Америке, уже на свободе.
КАК Я СТАЛ ЛЕПИЛОЙ
Начнем, однако, по порядку и перенесемся в 1960 год, когда выпускник Харьковского мединститута Аркадий Сноль, ни сном ни духом не помышлявший о работе тюремного врача, влюбляется в выпускницу автодорожного техникума. Она получает распределение в Казань, а он, имея на руках направление «в другую сторону» — в Сумы, едет за любимой в Казань. Там они женятся и... без направления института на работу его никто не берет. Как быть? Знакомый предлагает пойти работать в МВД. Аркадий соглашается, всемогущее МВД быстро устраняет все формальные проволочки, и 23-летний выпускник института, который еще недавно в лабораториях резал лягушек, становится врачом медчасти Казанской колонии строгого и особого режима.
В зоне битком набитые бараки, отбывают сроки и новички, и рецидивисты со сталинских времен: одни получили срок за несколько убийств, другие — за украденную буханку хлеба.
— Вспоминаю первый день: ноябрь, метет снег. Я пришел в колонию в отутюженных брюках, новое пальто, шапка-пирожок. Во дворе колонии сидят заключенные, сколачивают ящики. Иду, а вслед несется: «Стиляга! Пижон! Лепила!» Такое ощущение, что иду сквозь строй. Но понимаю: на эти провокации поддаваться нельзя, нужно молчать и внешне сохранять спокойствие, хотя, честно признаться, коленки подрагивали. Зэки сразу берут на испуг. Они давят и, если поддаешься, чувствуют это. Главное — выстоять первое время, не сломаться.
— А что значит «лепила»?
— Так заключенные окрестили медперсонал: «Эти граждане начальники в белых халатах что-то лепят в своих лечебницах». Оперативный состав они называли кумовьями, потому что те якобы «крестят зэков на новые сроки». Прозвища, как видите, несколько оскорбительные. Я рассказываю это для того, чтобы показать: ко всей администрации колонии отношение заключенных было одинаково негативным. Но существовало и различие: оперативникам не доверяли, их побаивались, врачей же почитали за спасителей.
— Кто вам раскрывал премудрости тюремной субординации?
— Прежде всего опытные контролеры, которые охраняли рецидивистов еще с военных лет. Они объясняли, что с этой публикой нянчиться нельзя, если наглеют, нужно сразу наказывать штрафным изолятором. Несколько уроков мне преподал заключенный без одного глаза, по фамилии Самигулин. Его с партией особо опасных привезли к нам из пермской тюрьмы и назначили санитаром. Мы с ним договорились: если кто-то из заключенных косит под больного, Самигулин мне подмигивает своим единственным глазом. В колонии тогда появилась «кирпичная» болезнь: приходит пациент и жалуется, что болен. Я вижу — он абсолютно здоров, но градусник почему-то показывает высокую температуру. В таких ситуациях Самигулин мне подмигивал: мол, не верь, загляни ему в карман. Я заставлял таких «больных» выворачивать карманы, а там лежал кусочек нагретого кирпича. Оказывается, перед тем как идти в медчасть, они нагревали кирпич, клали его в карман и, пока мерили температуру, держали пальцы на этом кирпиче; потом, рассматривая градусник, теплыми пальцами ненадолго зажимали его наконечник.