Ему уже скоро девяносто. Левушку любят все в монастыре, особенно семинаристы. Летом порою он может наломать веток сирени и засунуть их себе под пиджак, чтобы быть похожим на куст. Он — монастырский дурачок, но... не так прост.
Левушка, что самое главное в жизни? — спрашивает его Андрей.
— Вера в Бога и спасение.
А как спасаться?
Левушка смеется:
— Мячиком. Мячик катится по дороге и прикатится в Царствие Небесное, — ударив о землю посохом, он уходит.
Без Левушки Джорданвилль — не Джорданвилль. Левушка несет трудовые послушания по столовой, встречает паломников и заводит с ними разговор на излюбленные темы: про женитьбу, про то, что умер друг Полкан (собака), спрашивает, не карпаторосс ли имярек и так далее. Иногда произносит загадочные, только ему понятные фразы.
— Он под рубашкой носит несколько тяжелых крестов, — говорит Андрей, глядя Левушке вслед. — Ты о чем задумался?
— Да так... Меня мигрени замучили. А он сказал, что у меня голова не в порядке...
***
Сутки, как я в Джорданвилле. Всего лишь сутки. И вдруг ловлю себя на мысли, что множество как будто неотложных и важных дел, оставленных в Нью-Йорке: забота о хлебе насущном, многочисленные встречи, срочные телефонные звонки, сумасшедшая переписка по Интернету, отнимающая уйму времени, — зачем мне все это?! Суета сует, да и только.
***
Выходим за монастырские ворота. Под ботинками поскрипывает снежок. Входим в лес. Тишина. На поляне лежат еще не распиленные деревья и несколько вязанок дров. Впереди — озеро.
А что это за палатка? — спрашиваю, показывая на странную синюю палатку на противоположном берегу озера.
— Летом сюда приезжал парень из Беларуси, жил один в этой палатке. Он приходил в монастырь только в церковь на службы и в трапезную обедать. Осенью уехал, а палатку оставил — в следующем году собирается приехать сюда опять.
— Зачем же ему было жить одному в палатке? Ведь рядом — кирпичный братский корпус, гостиница для паломников. Он мог бы попросить, и ему бы наверняка разрешили пожить там.
— Этот парень посчитал, что ему нужно полное уединение, отшельничество.
— Но ведь так легко возомнить себя святым!
— В общем-то да. Хочешь, приведу пример настоящего смирения? Наш покойный игумен — митрополит Лавр, в свои восемьдесят лет мыл туалеты и душевые в братском корпусе. Об этом никто не знал, пока однажды ночью его случайно не увидел один семинарист... Сюда, в Джорданвилль, часто приходят люди с самыми, казалось бы, благородными порывами. Но порою случается, что кто-то разочаровывается в себе, в вере. Бывает, монахи уходят из монастыря в мир. Потом они опускаются на дно отчаянья, спиваются. Человек, желающий идти иноческим путем, и не подозревает, какие опасности его поджидают…