— Да, да, поехали домой, — я открыл дверцу, завел мотор и включил печку.
— Ты ведь можешь заболеть бронхитом или, не дай бог, воспалением легких. А все из-за твоей глупости! — она забрала с заднего сиденья свои пакеты с вещами.
— Разве ты не поедешь со мной? — спросил я.
Ее раздумье длилось несколько секунд.
— Нет. Ты езжай, а я себе вызову такси.
Вопреки ее прогнозам я не заболел, предотвратив серьезную простуду и бронхит проверенным русским лекарством — стаканом водки.
…С того дня в наших отношениях с Джен мало что изменилось. Правда, она больше не просила меня никуда ее отвезти — ни в ателье, ни в супермаркет. Справлялась сама.
Но я хорошо помнил, как там, на пирсе, блестели ее глаза; и я знал, что этот блеск исходит из самого потаенного уголка женского сердца и предвещает, что это сердце теперь будет покорено.
Поэтому я совсем не удивился, что с тех пор уважаемый «доктор ухо-горло-нос» крайне редко заходил в кабинет Джен и не мешал нам во время супервизий.
Увы, радость моя длилась недолго. В кабинете Джен вскоре появился… Майкл. Конечно, ее сын Майкл вызывал у меня иные эмоции, чем доктор Шварц: последний был моим заклятым соперником, а Майкл вызывал скорее симпатию.
Если бы он не так часто занимал в кабинете Джен ту кушетку, на которой я последнее время привык лелеять некие сладкие мечты, то я бы не имел ничего против. Иными словами, Майкл вытеснил меня с той кушетки, и я вынужден был теперь сидеть на стуле, тогда как он полулежа играл в электронные игры на своем IPhone.
История его появления в госпитале такова: недавно Майкл оставил колледж — то ли его выгнали за неуспеваемость, то ли он взял академический отпуск. Скорее всего, выперли. Работать он не хотел. После скандалов с Джен, ее уговоров и угроз Майкл согласился какое-то время поволонтерить в нашем госпитале. Джен быстро все устроила. Майклу выдали удостоверение, составили расписание и список обязанностей. Он должен был два дня в неделю помогать в столовой и два дня в библиотеке. В общем, не бог весть что, но хоть какое-то занятие.
Итак, Майкл работал как волонтер, шатался по госпитальным коридорам и заходил в кабинет к Джен как раз в то время, когда у нас с ней были назначены супервизии.
Это был высокий парень двадцати лет, с густыми черными волосами на прямой пробор; женственная мягкость в чертах его лица была явно унаследована от матери. Во взгляде его темных глаз выдавалась какая-то надменность, самолюбование. Но, быть может, за этим фасадом нарцисса скрывался неуверенный в себе, закомплексованный ребенок?