Но давайте вернемся к Адаму и продолжим размышление о новой модели человека в свете идеи морального идеала. Представим себе ситуацию, когда экзистенциальная личность уже существует, как это было с Адамом, а некий окончательный выбор между добром и злом еще не совершён. В этой ситуации возникает вопрос: гарантирует ли экзистенциальная человечность адамитского типа сам выбор добра и в перспективе достижение морального идеала? Как видим на примере Адама, к сожалению, нет, просто существования экзистенциальной личности не достаточно. Более того, с той минуты как Адам совершил, так называемый, первородный грех, экзистенциальная суть которого в недоверии к Богу, многое изменилось. Эти изменения, кроме душевного состояния самого Адама, касались и задачи распространения адамитского типа личности дальше среди кроманьонцев. Можно предположить, что Адам, призванный через доверительное общение и братскую любовь экзистенциально вочеловечивать окрестные племена, в результате своего грехопадения уже не мог делать это по первоначальному божественному замыслу. Возникновение собственной экзистенциальности, собственного спиритуального центра, возможно не просто в длительном культурном общении с другой уже существующей личностью, но именно в близком и экзистенциально-доверительном общении. Однако, имея в себе недоверие (т.е. состояние противоположное этой любви) и боязнь другой личности (потому, что она точно так же способна на отчуждение и враждебность), что Адам мог сделать? Может, и мог что-то, но только при условии своей безопасности, которая возможна при условии надежной власти, а значит превосходства, и это предполагало использование традиционного в те времена культа отца, опору на отцовский авторитет. Библейское учение о физическом происхождении всех людей от Адама невозможно согласовать с современной генетикой, научной археологией и антропологией. Но отцовство, понятое не буквально, а символически, позволяет предположить нечто другое. "И стал Адам отцом всех живущих" – это, наверное, надо понимать так, что вочеловечивать в общении Адам мог, например, только маленьких кроманьонских детей, которые, подрастая под его любящим вниманием, воспринимали его, как дети отца. Т.е. Адам становился им как бы приемным отцом. Родных же отцов этих детей Адам не мог экзистенциально полюбить, т.к. не способен уже был на братские отношения, которые были бы возможны только до первородного греха.
Некоторые исследователи, пишущие на эту тему, считают, что акт вочеловечивания кроманьонцев Адам и потом адамиты совершали путем таинства с соответствующим обрядом. Мол достаточно совершить символические жесты или действия, и Бог Сам чудом совершит преображение человека. Здесь сказывается обрядоверие и другие социально-психологические стереотипы современных христианских церквей. Но, как вытекает из реальной церковной действительности, и обряд, и таинство здесь совершенно бессильны, если нет тех специфических человеческих отношений, при которых возникает специфическое качество внимания, которое мы определили как экзистенциальную любовь. Сложные системы обрядов в любых религиозных сообществах начинают стремительно накапливаться именно тогда, когда стремительно накапливается отчуждение , недоверие и невозможность даже на малое время возникнуть экзистенциальной любви. Впрочем, надо признать, что частично эти исследователи правы. Т.е. обряднические практики, наверное, и действительно имели место. Адам, и особенно его потомки, действительно совершали обряд. Сначала это была уступка сознанию кроманьонского человека, т.к. тогда уже десятки тысячелетий существовало белое жречество с его обрядами и таинствами. Ведь Адам оказался первым экзистенциальным человеком во времена вполне развитой культуры преадамитского человечества. А кроме того, надо было как-то себя вести и с отцами, которые отдавали своих детей на воспитание. Взрослые кроманьонцы тоже, наверное, хотели принять участие в новом хорошем деле, и видимо такой обряд над ними сопровождался с их стороны клятвой в сыновней верности и покорности. Сначала это были компромиссы и уступки языческому обрядоверию, подобно тем, когда христианские церкви строят свои храмы на месте языческих капищ, или совмещают по времени христианские праздники с древнеязыческими. В таких компромиссах происходит взаимное влияние, и тогда христианство становится немножко языческим, например, обрядническим, а язычество – христианизированным, например, приписывает себе нравственные идеалы, взятые из Евангелия. То же было и с практиками вочеловечивания.