— Иди бери монтажников! Чего канителишь? — хмуро приказал он и покосился на листок, лежавший на столе.— Что это?
— Снова не ладится с барабаном,— неохотно ответил Алексеев.
— С каким? Для отставной козы барабанщика?
— Нет, Никита Никитич. С нашим.
— Ну, ну?
Кашин удобнее уселся, приготовился слушать. Но мешало раздражение. Догадался, с чего все началось. Утром, перед тем как идти на завод, он устроил разнос сыну: тот вернулся домой в третьем часу ночи. Жена заступилась, а затем, плача, стала пугать страшными догадками, где пропадал сын. А после эти разговоры с Сосновским и Дорой Диминой! Главный инженер, безусловно, раскусил его и дал понять, что никакие экивоки не только не снимут, но и не уменьшат его ответственности за принятые решения. Правда, потом спасовал Сосновский. Но, страхуясь, упрекнул-таки. Не удалось как следует поговорить и с Диминым: помешал звонок из горкома. А теперь этот!.. «Связался на свою голову,— подумал Кашин о механике.— Поверил, набился в соавторы, поставил вопрос рубом. Не хватало еще осрамиться».
Поддавало злости и еще одно. Диминой удалось осуществить рационализаторское предложение по термическим печам. Без всяких затрат. Дело в том, что детали из ковкого чугуна приобретают прочность только тогда, когда металл стареет. Чтобы ускорить этот процесс, их держат в специальных камерах-печах с высокой температурой, то увеличивая, то уменьшая ее, а потом постепенно охлаждают.
Печи, в которых производился отжиг, были узким местом в термообрубном отделении. Вертели и так и этак и всякий раз приходили к выводу — нужно строить новые. Но Доре повезло. Приглядываясь к процессу отжига, она заметила интересное явление. Временами по тем или иным причинам электростанция отключала цех. И вот, когда такое случалось в начале отжига, весь процесс в дальнейшем шел быстрее. В результате был разработан новый режим, который почти в два раза сократил нужное для отжига время. И от озаренной успехом Доры Диминой, как это иногда бывает, на Кашина упала тень. По крайней мере, так думал он.
— Ну-ну,— подогнал Кашин Алексеева, расстегивая серый спортивного покроя пиджак.
Механик неуверенно переступил с ноги на ногу и, начав с виска, пропустил сквозь растопыренные пальцы белесые редкие волосы. Взлохмаченный еще больше, в помятом рабочем костюме, с авторучкой и логарифмической линейкой в боковом кармане, он выглядел каким-то потертым, обреченным.
— Тут не совсем сходится. Понимаете? Вот тут,— сказал Алексеев, следуя за начальником и подсовывая ему листок бумаги.
— Только-то? — уставился на него Кашин, морщась от того, что больший глаз у Алексеева слезится и подмаргивает.— Это, брат, чепухой называется. Подгонишь вот тут — и все. Бери бригаду и действуй. Сам знаешь, какое сейчас время.