— Объясни, пожалуйста,— попросил он.
— Порывы благие, кажется, были. У тебя — положить конец кустарщине. У Кашина — выправить положение в термообрубном. Он, если хочешь, для этого себя к Алексееву в соавторы припряг. Думал, в своем цехе, как хозяин, спорнее всё сделает. А что получилось? Конфуз!..
Кроме логики поступков есть еще логика борьбы. Михал не мог уже сдерживаться.
— Я, между прочим, Максим Степанович, немного прошу,— пользуясь маленькой заминкой, иронически сказал он.— Ежели потребно, сам буду рисковать…
В замешательстве Сосновский поглядел на него, на Димина.
«Смотри ты, как тянутся вверх… — подумал он почти с унынием.— Хотя что им?.. Разве нет такой смелости, когда больно смелые просто опасности не представляют? Да и что им терять-то!.. А раз, два обожгутся — и будут осторожней. Глупо по пустякам конфликтовать и наживать врагов. Потом ведь мстить начнут, нудно нервы трепать, палки в колеса ставить. И не столько ты, сколько работа в проигрыше окажется. А Кашину, вообще, козырей не давай — вовсе распояшется и сладу не будет. После не такое угробит…»
Но и подслащенные мысли были настолько обидные, что ладони у Сосновского стали влажными.
— Твои догадки очень оригинальны! — бросил он Димину, вытирая руки платком.— Особенно если учесть, что относятся они к такой каверзной области, как психология.
— Ты не серчай…
— Ну так как? — поднялся Михал.
Сосновский взял было телефонную трубку, но сейчас же положил обратно. Лицо его потемнело и стало наливаться злым возмущением.
— Тогда, Михале, мы с тобой, может, так порешим,— понимающе сказал Димин.— Соберемся вечером на часок-другой у меня и просмотрим как следует еще с Дорой. Она ведь по-прежнему на тебя молится. А потом… Потом будем надеяться, что официального запрещения не последует...
Но это Димин добавил уже для Сосновского.
6
В воскресенье Михал направился в цех и сам руководил футеровкой плавильной печи — охлаждал ее водой, пневматическим молотком взрывал спаянные в монолит, попорченные уже страшной жарой стены, муровал новые.
Назавтра, в понедельник, пришел до начала подготовительной смены и бесцельно мыкался вокруг печи, время от времени заглядывая в завалочное окно.
Ночь перед этим выдалась холодная, звездная. На землю лег заморозок. Ветер гонял по тротуарам шуршавшие, словно бумажные, листья. В цехе было холодно. Стояла непривычная тишина. Недвижно, как ненужные, свисали с электротележек ковши. Молчаливо застыли конвейеры на формовочном участке. Сквозь замасленные окна цедился ранний малиновый свет, от которого делалось не по себе.