— Просто отдай! — прошелестело из-под низко надвинутого капюшона, и рука в черной перчатке требовательно протянулась к нему. — Отдай, и мы тебя отпустим!
Беглец только отчаянно замотал головой, прижимая что-то к груди — стягивающий его косицу щегольской бархатный футляр свалился и волосы мокрыми неопрятными прядями свесились вдоль бледных щек.
— Хочешь, чтоб с тобой случилось то же, что с твоим упрямым приятелем? — черный человек раздраженно шагнул вперед.
Прыжок беглеца вбок был внезапным и неожиданным. Он кинулся прямиком на стену ближайшего дома, точно пытаясь расшибиться об нее, в последнее мгновение оттолкнулся, меняя направление движения — и угрем проскочил мимо преследователя.
— Куда? Стой! — тот попытался схватить беглеца — и схватил! В длинном броске ухватил его за полу мешковатой матросской куртки.
Рывок, пуговица с треском отлетела, и беглец одним гибким движением вывернулся из куртки, оставив ее в руках преследователей. Под круткой у него оказался вышитый, вовсе не матросский жилет, и сорочка, некогда белая, а теперь потемневшая от пота. Мелькнули ноги в заляпанных грязью чулках. Прыжок! Проскочив меж костров, беглец вырвался на площадь. Оставшаяся у него за спиной куча пылающих дров и мусора опасно накренилась, разбрызгивая сполохи пламени. Вылетевший следом из мрака человек в черном плаще — сперва один, потом и второй — шарахнулись в стороны. Люди вокруг рассыпающегося костра закричали, уворачиваясь от искр, толпа взбурлила, беглец нырнул в нее, как в море, и яростно толкаясь локтями, принялся пробиваться на другую сторону площади. На него оглядывались, изумленными взглядами провожая насквозь мокрого юношу в одних лишь штанах и жилете, иногда кричали вслед ругательства, но оратор, не столько разглядев, сколько почувствовав, что толпа отвлеклась, заорал громче и решительней, и все лица вновь повернулись к нему. Точно пробка из бутылки, беглец вылетел из толпы, и вновь нырнул в сумрак лондонских проулков.
Дыхание срывалось, но ноги несли его вперед. Шум толпы отдалился, не было слышно и шагов преследователя, но юноша все бежал. Остановиться он себе позволил всего один раз — когда впереди выросла величественная громада дома за кованой оградой. Вцепился обеими руками в завитушки, повисая на фигурном плетении, затем толкнул себя вперед, распахнул неожиданно легко подавшуюся створку ворот и, настороженно озираясь, заковылял по подъездной дорожке. Даже остановился у крыльца, вслушиваясь в ночь, тихонько посвистел, точно подзывая собаку… никто не откликнулся. С некоторым сомнением в каждом движении, он нажал ручку двери. Та тоже поддалась мягко и бесшумно, и он ввалился в темный холл. Замер. В доме царила сонная тишина, изредка пронизанная легким присвистом. Беглец заглянул в каморку у входа — меж бровей его пролегла мрачная морщина. Он даже протянул руку, чтобы потрясти за плечо спящего на топчане привратника… и остановился. Задумчиво покачал головой… и вышел. Продолжая прижимать к груди свою ношу, заспешил вверх по лестнице, мимо белеющих сквозь сумрак античных бюстов. Ввалился в гостиную и обессилено рухнул на диван. Тут же вскочил, обеспокоенно проведя ладонью сперва по мокрому пятну на обивке, потом по своим насквозь промокшим коротким штанам-кюлотам.