Академия святости (Алимов) - страница 23

Удивительно, но мы с матушкой Валентиной стояли совсем рядом с ними. Я мог почти касаться жены, ощущать, как она духовно выросла за этот промежуток земного времени. Всей моей душой я молился о ней, знал, что матушка тоже просит Господа о помощи. Помню, как святая притронулась к сердцу той девушки и по ней начал разливаться ослепительный свет, начиная с груди, по всему телу и душе.

Видел, как моя жена выбежала из храма, молясь о ней. Как Катя приобщилась Святых Тайн и стала совсем светлой, почти как ангел.

Все мы были вместе, единым целым и делали одно большое дело, порученное нам самим Господом Богом!

– Гриша, Гри-иша-а, пора домой, – громко звала мама, высунувшись в фартуке из окна кухни.

Я сразу же бросал все свои детские дела, и бежал как мог, нагибаясь на ходу под соседским спальным бельем, что сушилось на веревках вдоль окон, перепрыгивая деревянные ящики с углем, запертые на замочек, на цыпочках проскальзывал сквозь цветы в горшках, что выставили на брусчатку у выхода из двери, мимо велосипеда без колеса, потягивающуюся кошку и много чего другого, необходимого для жизни человека. Затем поднимался по ступенькам уличной лестницы на второй этаж, в нашу квартиру.

Это был маленький, перенаселенный жильцами всевозможных национальностей, но очень любимый дворик моего детства.

Моя мама была любимой женой, хорошей хозяйкой, ценной соседкой. Она старалась приносить пользу всему миру, но больше всего, конечно, папе. Он ценил это, но, к сожалению, большую часть моего детства я его не видел. Всегда он приходил домой очень поздно, думаю хотел провести время со мной, уделить внимание маме, но у него это хуже получалось, чем то, для чего он был рожден.

Я вспоминаю его большим и бородатым митрофорным протоиереем, что это значит «митрофорный» я тогда не знал, но замечал, что его ценили в храме и даже наши соседи за стенкой прекращали ссоры, когда он возвращался со службы. Папа совершенно ничего не смыслил в домашних делах, хотя по возрасту, был старше мамы. Мы очень любили друг друга, а вечером, садясь за стол обязательно молились Сердцеведцу, который тоже любил нас.

Конечно, мы чувствовали тяжесть сана отца, скорее начали ощущать ее ближе к тридцатым годам, когда меня начали сторониться друзья со двора, а в школе стали обзывать «поповичем». Пару раз пытались даже побить у школы. Да и соседи создавали трудности. Одно время маме не давали место для стирки во дворе, однажды пытались прогнать с общей кухни. Сейчас, будучи намного старше, я понимаю, что любое служение – это тяжелый крест. Если ты врач, учитель, священник или военный – по мере служебного роста, крест этот тяжелеет, придавливая плечи членов семьи служителя. Так было и у нас.