На этом переломном этапе супружества четы Гессер находились доброжелатели Виктории, сочувствующие молодой умной очаровательной женщине, оказавшейся, по сути, в положении безмужней, и убеждавшие её в необходимости развода с мужем-инвалидом, ставшим неспособным к продолжению рода. Вика реагировала на подобные, разумные по мыслям доброжелателей, рассуждения, всегда одинаково – она их с негодованием отвергала, как низкие и подлые – ведь она любила Эдуарда. Наверное, в ней говорила не только ещё жившая в сердце любовь, но подавала отчётливо свой голос уже и явившаяся в душевных терзаниях жалость, взывавшая к состраданию: «Ну, если уж ты – самый близкий ему человек бросишь его, то кому тогда вообще он может такой быть нужен?» Нет! Виктория Леонидовна не допускала мысли о том, что сможет предательски оставить на произвол судьбы искалеченного супруга…
***
Совместная жизнь Гессеров продолжалась, но теперь это была уже другая жизнь – по-прежнему наполненная поиском научных истин, духовностью в разнообразии её проявлений, но теперь в ней появились многие новые непростые нелёгкие физически и морально, заботы. Главным же, что отличало эту жизнь от той первоначальной стало отсутствие в ней телесной плотской близости между супругами. Платонические отношения как бы рисовали картины в стиле импрессионизма с их светлыми, но почти бесцветными тонами, зыбкими нечёткими контурами, сливающимися с воздухом силуэтами. В такой живописи нет места ярким насыщенным цветом краскам и глубоким контрастам, рождаемым страстью!
Всё чаще Вика стала задумываться о смыслах жизни, о чувстве долга и свободе личности, о воли Бога и воли человека, коей его и наделил Создатель. Размышляя сама с собой, она пыталась найти ответы на сложнейшие религиозно-этические вопросы, оставшиеся, в сущности, безответными в многовековых диспутах маститых философов, теологов, моралистов. Однажды мысленные зигзаги привычного к анализу ума молодого учёного-генетика привели к рассуждению о соотношениях разума, совести и инстинктов:
«…Пожалуй, надо признать инстинкт продолжения рода, если и не превосходящим, то, по крайней мере, равносильным инстинкту самосохранения. Ведь даже в животном мире предостаточно примеров жертвенного поведения родителей ради спасения своего потомства, не говоря уже о людях. Редко какая мать будет спасаться сама, если её ребёнку угрожает опасность, да и среди отцов всегда было немало способных к самопожертвованию ради детей. Обратных примеров тоже, разумеется можно найти не мало! Что же из этого следует? А следует то, что влечение к противоположенному полу, или могучий зов инстинкта, по замыслу Творца, есть Его напоминание-призыв к исполнению природного долга –бесконечному продлению жизни, как главного Божественного творения. И как поступить мне, конкретному человеку в конкретных обстоятельствах, исходя из всех этих предопределений? Люблю ли я сейчас Эдуарда? Если быть предельно честной перед собой, то не знаю. Раньше до того, как произошла трагедия и после неё, пока была ещё надежда на исцеление несомненно любила. Но что это значит «любила» не в романтическом смысле, а с научной точки зрения? Да, вопрос – конечно любопытный, но при научном, и, следовательно, неизбежно циничном подходе – отнюдь не сложный. Любить мужчину это означает отдавать ему сексуальное предпочтение в реализации инстинкта продолжения рода. Иными словами, у созревшей для материнства женщины на подсознательном уровне происходит селективный выбор того мужчины, гены которого обеспечат рождение здоровых, способных к выживанию детей. При благополучном завершении этой селекции женщина обретает состояние влюблённости.