Прямо в центре отвратительного брюшка у Анисьи находилось отверстие, похожее на анальное. Но только растревоженное, готовое к немедленному опорожнению. Если бы не тонкие перепачканные волосы вокруг, оно смотрелось бы еще ужаснее, еще отъявленнее. Человечек шагнул к Анисье, и она остановила движение хелицер. Лапой она могла легко дотянуться до любого из присутствующих и уничтожить его, никто не успел бы даже закричать, кинуться прочь.
Человечек взял со стола список и начал называть фамилии.
─ Тутаев.
Тутаев отделился от толпы. В дрожащем молчании все смотрели, то на Анисью, то на него. Сколько раз они видели это: лотерею, в которой разыгрывалось писательское счастье… Оторваться было невозможно.
Анисья подобралась, сжалась точно пружина. Анальное отверстие превратилось в крохотную точку. Затем оно мгновенно раскрылось, плюнув, и в руках у Тутаева оказался скомканный и покрытый мутновато-белой слизью лист бумаги. Он торопливо развернул его. Все смотрели: повезло? нет?
─ “Лето в шкафу”, детская повесть, ─ разочарованно прочитал Тутаев. ─ Черт, черт.
Недочитав, он бросил бумагу в ведро, стоявшее у стола. Вытирая слизь о пальто, вернулся на место.
Мимо.
Так часто бывало. Это значило, что писатель придет в следующий раз. Или попробует писать сам…
─ Горлов.
Вышел Горлов, как раз детский писатель. Он дорого бы дал за подсказку, которая перепала Тутаеву, но его очередь шла только теперь. Он не ждал ничего хорошего, плечи его свесились вперед. Анисья плюнула. Горлов мрачно стряхнул слизь и развернул бумагу.
─ “Колокольчиков звон”, детский рассказ про мальчика двенадцати лет, ставшего священником в своем селе. Да-а!
Горлов победно обернулся. В толпе зашептались. Один жанр крайне редко выпадал дважды подряд.
─ Потише, ну, ─ приказал человечек. Все тут же смолкли. Горлов отступил назад, жадно поглощая наброски сюжета. Тутаев завистливо поглядывал на него.
─ Рыжиков.
Писатели сменяли друг друга перед Анисьей. В основном сегодня не везло. Романисту Терентьеву, например, досталось символистское стихотворение “Половое бессилье”. Он разрыдался прямо здесь: его двухтомник “Париж обретенный” застыл на второй главе, и он очень надеялся поправить свои дела. Широко улыбнулась удача лишь биографу Маяковского. Ему Анисья сплюнула не самое известное письмо Брика. И в знак особого расположения к такому везению, погладила биографа педипальпой по щеке.
─ Глобычев.
Он подошел, глядя на Анисью. Секунда растянулась. Глобычев смотрел в темные уродливые глаза, похожие на медицинские банки с чернилами. “Ладно, ─ подумал он, ─ если не “Водовороты времени”, так хоть какой-нибудь рассказик мне подкинь”. Анисья плюнула. Глобычев задрожал.