Чистый, ухоженный и умный Фердинанд Семенович усмехнулся, а Альберт Сергеевич продолжал:
– Раньше же такого вовсе не было. Все находились в положенных местах и появлялись, только чтобы засветиться в анекдоте. А сейчас… Где чистота, где грация русской пантеры, все растоптано.
Домино даже не доставали. Потому что следом выступил Фердинанд Семенович, уведя беседу намного глубже.
– Я ― человек сторонний, ― сказал он, ― родился не здесь. Но со стороны, Альберт Сергеевич, мне кажется, хорошо чувствую вашу, русскую, проблему. И думаю, что нашел ключик. Она в вашем же языке. Вы поглядите на ваш язык. Где еще ви обнаружите столько ласковых слов?
– Что вы имеете в виду? ― спросил Ролан Петрович.
– Я имею в виду, любезный Ролан Петрович, что слова сообщают понятиям саму суть. Вот посмотрите. Как часто я слышал здесь, что человек выпил утром кофеек. Что он прочитал книжонку. Угостил даму…эээ…шампусиком, винишком. Я полагаю, такие слова постепенно овладевают мыслями. Зачем человеку варить пиво, когда можно сварить пивасик? И все будут довольны. (Он раскраснелся, встал.) К чему изготавливать шкаф, когда можно сделать шкафчик. Вы ведь не хуже меня знаете, что война с суффиксами начата давно и, правду сказать, давно проиграна. Не война даже ― войнушка. В России едят блинчики, запивают кофейком, надевают туфельки и идут плавать в басик. А нужно пить кофе. Заходить в бар на пиво. И тому подобное. Я иностранец наполовину, но хорошо это вижу. У вас большие сердца, которые превращаются в сердечки.
С минуту молчали. Фердинанд Семенович продолжил:
– Вы решите, что дело только в существительных. Не так просто! С прилагательными еще трагичнее. Кругленький, красненький, хворенький. Но самое страшное, что эта болезнь пробралась и в глаголы. Мой любимый пример есть “присаживайтесь”. Ведь это подразумевает, что ви предлагаете ненадолго. А где же широта русской души? А где же “останься и ешь, пока не позеленеешь”. Нет. Все это играет только на словах, а в сущности мы имеем “побудь и присаживайся”. Вот ваши языковые ласки я и не уважаю.
Он печально затих.
Альберт Сергеевич сказал:
– Вы ― настоящий лингвист, Фердинанд Семенович.
А я все думал: “Какие умные ребята. Какие прочные, дельные фразы. Но сколько низменности скрывается за умом, за громкими речами. Красиво рассуждаете про слова, а сами ― обругали бы девочек самыми последними. Хвалите Россию, а русские девочки томятся в неволе заброшенного пансионата”. Коньяк этим вечером превратил меня в бунтаря. Но все исчезло, когда Альберт Сергеевич спросил меня: