Старуха написала что-то и передала листок и копейку Пчельницкому. Тот важно переадресовал записку Кириллычу. Старуха просила рассказать о себе. Кириллыч принялся монотонно писать. Ему понадобился второй листок, потом третий. Он мысленно сосчитал копейки в кармане.
Пока он протоколировал биографию, старуха с Пчельницким строили другу рожи, хихикали, а однажды старуха даже показала средний палец. Кириллыч решил, что это вроде шутки. Он никак не ожидал, что пожилая женщина, предвидящая будущее, повидавшая столько провидцев на своем веку и обладающая такой цистерной знаний, окажется полуребенком. Это было неправильно, неестественно и врозь с его представлениями о ясно видящих будущее. Кириллыч описывал детство (те самые игры на кукурузном поле), а сам представлял старуху слепой, глухой, немощной и плохо отдающей себе отчет, где кончается вилка и начинается стол. В действительности же она была наоборот.
Старуха так быстро пробежала написанное, что Кириллыч расстроился. Не из-за восьми копеек, а из-за напрасного труда. Зачем тогда она просила? Старуха подняла скатерть и достала из ящика стола колоду больших гадальных карт с замысловатой рубашкой. Она перетасовала колоду и вынула перед Кириллычем четыре штуки. На первой была нарисована собака, на второй петух, на третьей свинья, а на четвертой петух за партой. Кириллыч задумался. “Так, собака – друг, свинья – грязь, петух – черт знает что, петух за партой… наверное, образование, просвещение”, – думал он судорожно. Он ткнул в петуха за партой. Старуха одобрительно кивнула. Сверху легли еще три карты. На первой смешно и схематично нарисованный тощий мужчина овладевал женщиной сзади. На второй женщина лежала у ног мужчины в какой-то маске, мужчина озорно грозил ей хлыстом. На третьей – о, дрожь – мужчиной овладевала женщина, нарядившись в мужское достоинство на ремне. Кириллыч, не раздумывая, выбрал первую карту и снова получил кивок от старухи. На трех следующих были изречения на латыни:
Contendunt est pulchra somnium
Volo in posterum
Fiat quae manet sicut est
Кириллыч колебался. Латыни он не знал, да и вряд ли задачка была на языковую эрудицию. Fiat на третьей карте смущал его. Итальянские машины он уважал. “Может, в Рим пошлют или в Венецию”, – решил Кириллыч и постучал пальцем по третьей карте. Старуха улыбнулась и пару раз похлопала его по плечу. (Кириллыч потом долго чувствовал это место: оно не болело, нет, просто прикосновение напоминало о себе.)
Больше карт не было, старуха сложила колоду и убрала ее в стол. Затем она взяла листок у Пчельницкого и написала: