Как ему хотелось сейчас стать фрагментом толпы. Вроде женщины с простым деревенским лицом, которая подпевала Лещенко на том концерте: он хорошо ее запомнил. Но, увы, теперь он сам был Лещенко. Правда, неопытный, неумелый и перепуганный. Старуха дошла с ним до сцены и указала на нее рукой. Кириллыч поднялся по ступенькам. Старухе и ее фрейлинам были отведены места справа от сцены. Она уселась, ударил гонг, и испытание Кириллыча началось.
Сначала на сцену поднялся человек и вынес два стула. Он ушел, вместо него появились мужчина и женщина, каждый из них сел на свой стул. Кириллыч никогда не видел такой одежды, какая была на них. Их нагие тела словно обернули в рыболовную сеть и выпустили на улицу. Кириллыч совершенно смешался. Толпа загудела, снова ударил гонг. Все посмотрели на старуху. Одна из ее приближенных подняла табличку: “Приступай”. Все захлопали и перестали.
“Приступай, – соображал Кириллыч, – а куда приступать? Что делать? Вчера карты эти показывала, сегодня хочет, чтобы я эту женщину… Неужели прилюдно? Я, конечно, могу, но зачем при всех? Что она хочет во мне натренировать? Смелость?” Он нерешительно подошел к паре сидящих и увидел, что те места, которые люди в советской стране по возможности старались скрыть, в этих костюмах наоборот глядят наружу. Мужчина вообще смотрелся молодцом, толпа его как будто не ограничивала. Кириллыч инстинктивно пожал ему руку. Пронеслись короткие, но одобрительные аплодисменты. Тогда Кириллыч резко подошел к женщине и показал ей встать. Затем, стараясь смотреть больше вверх, а не в толпу, резко снял нижнюю половину одежды и сел. Он боялся, что на публике, тело подведет его, но оно не подвело. Он усадил женщину поверх себя.
Сначала шло так себе, но с каждым движением он чувствовал, что смущение и дрожь покидают его, что он разъяряется, как похмельный медведь. Кириллыч не знал себя таким, но этот, новый Кириллыч, ему безоглядно понравился. Он посмотрел на старуху, та с интересом наблюдала за происходящим. Ее приближенные сидели, забывая улыбаться. “Ага, – думал Кириллыч, – вот тебе, проклятая старуха. Думала, я не справлюсь. Да я бы и тебя сейчас одолел. Любую бы одолел. Давай сюда всех женщин своей ничтожной Рассветовки, император Кириллыч разорвет любую. Сошьет заново и опять разорвет. Дрожите! Я пришел! Новый половой порядок! Новая власть раскрытых ставен!” Его партнерша, поначалу бесстрастная и безразличная, порядком раскраснелась и взяла его за шею. Мужчина поглядывал с некоторой завистью.
Когда ярость, удовольствие и пресыщенность заполнили колбу, Кириллыч зло скинул женщину с себя и откинулся на стуле, торжествуя. Он вскинул руки, толпа ликовала. Женщина упала на деревянную сцену, но восхищенно смотрела на него. Кириллыч вскочил, повернулся к старухе и совсем победно посмотрел на нее. Но по ее лицу понять ничего было невозможно. Снова ударил гонг, все замолкло. Женщина поднялась на ноги, они с мужчиной ушли со сцены в своих нарядах, которые уже не казались Кириллычу откровенными. Более того, на прощание он опять пожал мужчине руку, а женщину шлепнул по ягодицам. Он улыбался. Как скоро в нем произошла перемена от смущения до обладания!