Теперь на сцену вышли двое мужчин, они осторожно несли большой котел, почти доверху наполненный водой. Потом появились кирпичи, дрова, загорелся костер. Мужчины подвесили котел над огнем. Пока Кириллыч одевался, принесли три ящика, плотно закрытых тканью. И наконец, вышел крупный бородатый и лысый мужчина, одетый вроде палача: в черной мантии, кожаных сапогах. Несмотря на грозный вид, в толпе засмеялись. Гонг – и приближенная старухи подняла табличку, которую Кириллыч уже видел: “Приступай”. Котел закипел.
“Палач” сорвал ткань с первого ящика. Там лежали обычные куриные яйца. “Палач” взял одно и бросил в кипяток. Потом махнул Кириллычу: ты. Кириллыч с легкостью повторил. “Палач” кивнул и подошел ко второму ящику. В нем оказались живые раки. У Кириллыча нехорошо стукнуло сердце. Пиво он пил, но с колбасой или солеными сушками. “Палач” же, не раздумывая, сунул руку в ящик и вытащил за спину крупного влажного рака. Он судорожно шевелил клешнями и выглядел силачом. Однако никто не стал мериться с ним силой: через секунду он полетел в котел. Кириллыч заглянул в ящик. Раки копошились. Кириллыч молнией сунул руку в ящик и потянул коричневатый экземпляр. В голове свистели осколки школьных знаний: головогрудь, ногочелюсть, сердцерот. Кириллыч перевернул рака в воздухе, первый и последний раз глянул ему в глаза, попросил прощения у его жены и отправил в кипящую воду. “Палач” уважительно поджал губы и тяжело шагнул к третьему ящику.
Увидев содержимое, Кириллыч вздрогнул. Нет, он ожидал, что после раков должно идти что-то совсем живое, но чтобы настолько… В ящике ютились, пугливо прижимаясь друг к другу, двенадцать детенышей совы. Они были пестро-серые, жмурились на свет, их зрачки становились то больше, то меньше, а головки ходили во все стороны. Кириллыч понял, что серьезнее испытания у него уже не будет, потому что серьезнее могло быть только бы если ему понадобилось скинуть в кипяток старуху. Он подумал, что совята, наверное, открывают дорогу в Кремль или вообще за границу. “Зажмурюсь и брошу, – сказал он себе, – зажмурюсь. Зажмурюсь. Сперва он. Потом я. Главное – зажмуриться”. В этот момент палач указал на него. Теперь его очередь шла первой.
Кириллыч стоял и не двигался. Ему вспомнились чьи-то трогательные детские стихи:
… Все в крови прилетели совята
И опять улетели куда-то.
И кричат: “Будем вечно летать,
Не хотим в кипятке умирать…
Отпусти ты нас! Хоть ты не птица,
Станем истово вместе молиться.
И покой тебе, мир тебе вымолим,
С добрых рук твоих кровушку вымоем…”
Только когда он шагнул к ящику, он понял, что это его стихи.