Клацанье зубов, ревущие звуки удаляются за твоей спиной. Ещё один рубеж преодолен. Но завтра новый день, и я снова, несмотря на моральную усталость, побегу, побегу к мечте о счастливом будущем. Даже если его и не будет, человеку нужно во что-то верить, и я не отступлю от своей веры.
Безысходность моего положения тяготит меня. Чем чаще я думаю о смерти, тем громче рыдаю и тем сильнее пытаюсь держать себя в руках, чтобы не сойти с ума. Я – единственный человек на всей планете! Как это могло произойти? Я ничем не отличался от миллионов тех людей, что умерли и превратились в зомби, я такой же, как они все, что скребут по двери своими костлявыми пальцами, идут толпами, не осознавая жесткой реальности, глядя на неё отстранённым взглядом, выламывают окна и разрушают поставленные мной преграды. Я – это они, но в отличие от них я чувствую и думаю, насколько это ещё возможно.
Я ли это? Моё ли это тело? Может быть, я уже умер? А, может, это сон? Да, всего лишь плохой сон, длящийся больше месяца, открывающий мне первобытность современного общества. Я сейчас сплю в своём доме, в детской играют дети, лепеча на своём, известном только им, языке, на кухне пахнет жареной индейкой: жена готовит праздничный ужин; в саду пропалывает грядки отец, скоро приедет с работы мать, меня разбудят, и мы сядем за огромный стол с множеством блюд. Мы будем смеясь передавать друг другу солонку и целых двадцать минут искать ложку маленького сынишки. Поднимем бокалы с искристым светлым шампанским, столовая огласится радостным звоном стекла, пьянящая жидкость постепенно разольется в организме, даря приятное тепло и расслабление. Во рту окажется запеченная с яблоками индейка, сырный рулет, будто тающий лед, и твердые тосты, приготовленные по старому дедовскому рецепту. Мы наедимся, наговоримся, сделаем целый альбом фотографий, потом решим поехать к друзьям и проведем там целую ночь. Мы – счастливая семья. И будто не бывало этого ужаса с зомби.
Но, открыв глаза, я понимаю, что сижу на холодном полу магазина, вокруг здания начинают собираться мертвецы, и скоро я должен бежать. Снова и снова. Одно и то же. Мысль, что это какой-то день сурка, уже не кажется мне абсурдной: кто-то и правда ставит пленку на перемотку в конце дня. Я бегу по лесу, по улицам, по разрушенным этажам домов, по кладбищам, слышу их глухие хрипы, резкие рыки, вижу их светящиеся ледяным желтым светом глаза, ощущаю запах разложившейся плоти, сводящий меня с ума, чувствую холодные ладони сквозь рубашку и понимаю, что этому не будет конца. Лишь одно закончит всё это – моя смерть.