Как еще может выглядеть нездоровое распределение эмоций, показывает пример Элизы и ее пятилетнего сына Макса. Элиза очень старается быть хорошей мамой. В своей работе воспитателя в детском саду она уделяет большое внимание своим воспитанникам; а с тех пор, как она сама стала мамой, она дарит много любви и своему сыну: «Ты хорош такой, какой есть» – часто говорит она ему. Она пытается учитывать его волю, сохранить его неприкосновенность и уважать его потребности. И она боится сделать что-то не так.
Суббота, 6.30 утра. Макс приходит в спальню и хочет лечь вместе с родителями. Элиза устало вздыхает и говорит: «Сегодня же выходной, давай полежим вместе и подремлем еще немножко!» Ее мужу Эрику сразу же становится тесно. Он встает, чтобы приготовить завтрак. Элиза хочет еще немножко полежать.
А Максу хочется играть. Он начинает трясти Элизу за плечо: «Мама, вставай!»
Она вздыхает и говорит: «Дай мне еще немного полежать, Макс!»
Элиза не открывает глаза. Макс проявляет нетерпение и становится громче. Он ложится поперек кровати и начинает сталкивать Элизу: «Вставай! Вставай! Вставай!» Постепенно Макс начинает топтать ее ногами. Элизе хочется плакать, кричать и крушить все вокруг! Она закипает, ее мысли путаются. Она старается оставаться спокойной. Перебирая в голове все, что она читала о воспитании, ориентированном на потребности ребенка, Элиза приходит к заключению: «Макс хочет играть. Со мной. Это его потребность. Я не выдержу этого! Боже, мне нельзя так думать! Я должна справиться! Вдох-выдох! Черт возьми, он делает мне больно! Я готова его задушить! Вдох-выдох!»
А Макс продолжает топтать ее дальше. И Элиза позволяет ему это делать.
Что тут происходит? Кажется, что Макс с нетерпением ждет какой-то настоящей реакции от своей мамы. Как будто он хочет сказать: «Мама, ты где?» Что еще ему нужно сделать, чтобы выманить ее из укрытия? Потому как его поступок означает также: «я хочу видеть, что я могу сотворить! И что будет с тобой?» Но Элиза не хочет совершить никакой ошибки. Она боится конфликта, несмотря на то, что находится прямо в его эпицентре. Она не хочет, чтобы ее отношения с сыном пострадали от «неправильной» реакции, и не видит, что ее притворство мертвой само по себе является ответом на его действия. И вот она проглатывает свой гнев. Каким-то образом ей удается вытолкнуть его. Она противится ему и не хочет ничего чувствовать. Но таким способом она лишь отделяется от своих эмоций, от настоящего момента и от Макса.
Возможно, Элиза научилась в детстве тому, что ей лучше поменьше чувствовать и выражать желания, чтобы «выжить» в своей семье. Если ее снова и снова наказывали за злость, гнев или проявление воли, – может быть, потому что ее родители сами испытывали страх перед силой чувств своей дочери, или для них они были обременительны, – то постепенно она отрезала их от своей личности, образно говоря, как кусок пирога. Она складывала свои чувства в маленькие коробочки и убирала в шкаф в самом дальнем углу подвала, который с тех пор надежно закрыт. Там сложены все те части ее личности, от которых ей пришлось избавиться в течение жизни, чтобы ее любили и считали своей. Макс же хочет, чтобы она нашла ключи, открыла дверь и, вооружившись фонариком, переворошила именно эти маленькие коробочки. Он хочет ей помочь снова почувствовать себя. В понимании Юуля, он «сотрудничает» с ней, пытается разозлить ее в достаточной мере, чтобы ее вулкан наконец-то начал извергаться и мама смогла наконец расслабиться. Но пока Элиза не начнет разбираться с собой, эта «игра» будет повторяться снова и снова. Ведь речь не о том, чтобы