Верховный трон остался свободным. Князь Светоносный не озарил своим присутствием суд, выражая пренебрежение к подсудимым.
Виконт Ал’Берит – бессменный Хранитель летописей и Главный архивариус Ада, развернул чистый свиток красной бугристой ладонью.
И достал он гигантское чёрное перо, крепко зажимая его меж пальцев, чтобы ни одна подробность не стала упущена, и события навеки остались в истории, покуда не стали бы выжжены из упоминаний.
И молчание бесконечностью пронеслось над кланом Дагна.
И низко склонились головы демонесс, но глаза не смотрели на пол под ногами, шевелящийся ковром от движений смрадных червей.
Глас Палача, возвещающий о воле Князя и насылаемой каре, зазвучал словно гром, эхом сотрясая до основания всё здание дворца. Герцог Дзэпар довольно ухмыльнулся всеми тремя пастями. Ведь должно стало Дайне из клана Дагна собственными руками предать медленной и мучительной смерти всех сестёр младше ста лет, включая ещё не родившихся. И первый шаг – снять живьём кожу, чтобы после навеки повесить жуткое напоминание на стенах главного зала клана. А после этого невыносимого деяния лишить жизни и Кхалисси – праматерь свою за нарушение Великого Закона.
Ладонь Дайны приняла тупое лезвие без рукояти.
И сжалась рука.
И капли алой крови потекли с неё.
– Дагна всегда держат свои клятвы, даже если это вредит им самим, – только и сказала Кхалисси, придавая решительности дочери своей.
– Будь сильна, любимая сестра, – прошептала девочка, сжимая в ладошке увядший цветок с большим нераскрытым светлым бутоном.
И сталь начала свой путь.
И стоны, сквозь стиснутые зубы, разнеслись по всему залу.
И смеялись демоны, наслаждаясь свершаемым.
И те Дагна, что должны были остаться в живых, не шевелились. И внимательно смотрели на каждую жертву, не произнося ни слова, запоминая и впитывая боль…
А лезвие Дайны переходило от одной сестры к другой, и кровь на лице смешивалась с беззвучными слезами. А когда, пала последняя жертва её, провозглашена она стала Палачом новой Кхалисси клана.
Но не слышала Дагна уже слов его, ибо невероятная боль и скорбь поселилась навеки внутри неё.
Конец первой части