— Ты мокрый, — замечаю, а Тимур снова усмехается.
— Там весь подвал к чёрту затопило, а вентиль старый, едва перекрыть получилось. Но ты меня удивила… правда бы полезла? Из окна?
— Да, Тимур Русланович. Потому что… я испугалась. А когда боюсь, не могу бездействовать. Тогда начну переживать и плакать, а плакать я не люблю.
— Тебе бы всё равно ничего не угрожало. Я бы защитил.
— Думаешь, я за себя боялась? Господи, какой же ты непробиваемый сухарь! Слепой, глухой.
— Ради меня, что ли? Элла…
Он проводит рукой по лицу, словно мысли плохие смахивает, и говорит устало:
— Элла, между нами пропасть, — голос низкий, а слова падают на меня, точно камни с горы скатываются. — Годы, опыт, прошлое, долг чести перед твоим отцом. Он спас мне жизнь, он мне доверяет. Ты просто не понимаешь, куда лезешь. Я не железный, но я не хочу делать тебе больно. Не могу, ты для этого слишком прекрасна.
Трус. Какой же ты трус, Каиров.
Стираю с лица следы слёз, сцепляю пальцы в замок до ломоты в суставах. Мыслей слишком много в голове, и я пытаюсь их оформить хоть во что-то связное. Мой голос звучит хрипло, но я рада, что не жалобно:
— Ты можешь сколько угодно меня уговаривать, приводить доводы, объяснять, но сердцу ведь не прикажешь. Я ж ради тебя хотела… я могу… я так много могу...потому что ты… потому что я тебя…
Захлёбываюсь словами и эмоциями. Запускаю руки в волосы, пячусь окну и останавливаюсь только, когда упираюсь ягодицами в подоконник. Я не хочу больше это всё терпеть. Для меня слишком много чужой нелюбви.
— Я люблю тебя, но я не могу заставить тебя передумать. Потому что да, твоему сердцу я тоже приказать не могу. Не любишь? Не должен. Ты мне ничего не должен, Тимур Русланович.
И отвернувшись к окну повторяю сказанное раньше:
— Уезжай, Тимур Каиров. Пожалуйста… я ведь тоже не железная.
Дверь в комнату захлопывается с таким грохотом, что я взрагиваю. Ушёл. И правильно, у нас всё равно ничего не получится. Переболею, разлюблю, забуду. Всё у меня будет хорошо! Только без Тимура.
Закрываю глаза. Иди ты к чёрту, Тимур Каиров. К чёрту!
— Что, правда любишь? — летит тихое в спину, и горячее дыхание обжигает плечо.
— Сергей точно меня грохнет. За яйца подвесит.
Низкий голос тягучим сиропом обволакивает. Тимур не торопится меня касаться, но он так близко, что каждой клеткой кожи чувствую его. Искры между нами, искры во мне, они в воздухе, а в душе ураган.
— Мы ему не скажем, — заявляю и зачем-то глажу деревянный подоконник.
— Дрянная девчонка, — хрипло смеётся. — Разве можно отца обманывать?
— И вообще, — шепчу и оборачиваюсь к Тимуру лицом. — Папе кажется, что я ребёнок и меня нужно охранять. Но мне уже двадцать один!