– Отдыхай, впереди много дел.
И сам раскладываю пышный омлет, а после достаю из холодильника швейцарские пирожные, которые коробками покупает мать, но их никто не ест. Отец сладкое не любит, у матери вечная диета, а я не так часто приезжаю в отчий дом.
Усмехаюсь про себя мысли, что задержался здесь только ради Марты. Сначала любопытно стало, потом сочувствие непонятное родилось. К тому же, я никак не доберусь до истинной причины благородства матери – не будет такой доброй женщина, которая эти чёртовы пирожные лучше выбросит, чем кого-то просто так угостит.
Маленький пример, но очень уж показательный. Наглядный. А тут такая роскошь: и деньги на лечение Иванны, и дочь её облизывает старательно, умасливает. Нет уж, это Марта может уши развесить и поверить в доброту чужой тёти, у меня другое мнение на этот счёт.
Завтракаем, а после везу Марту в больницу. О вчерашнем ливне напоминает только влажная кое-где земля, да свежесть в воздухе, которая очень скоро снова превратится в духоту, от которой захочется в холодильнике спрятаться.
Жуткое лето в этом году, изматывающее.
Пока Марта отдаёт дочерний долг, я планирую сегодняшний день. Сначала строителей навестить, потом к друзьям заехать, а после можно ещё куда-то отправиться. В то же "Звёздное небо", почему нет?
Марта появляется примерно через час. Я смотрю на неё, выходящую из больничного корпуса, но она не торопится к машине. Стоит, в небо смотрит, нос розовый, а щёки бледные.
Что успело стрястись?
Марта смотрит на небо даже тогда, когда подхожу вплотную. Губы шевелятся – она бормочет что-то про себя.
Молится, что ли?
– Маме всё-таки назначили операцию… – она перестаёт сверлить взглядом облака, опускает голову и тихонько всхлипывает. Не плачет, держится, только нервно тупым носком лжеадидасов щербатую плитку ковыряет. – Я боюсь, Марк. У меня ведь никого нет, кроме неё.
Моя ты трогательная сильная слабая девочка.
“Не кисни”, – убеждаю себя, и это помогает. Чудесная сила самовнушения и аутотренинга.
Марк рядом. Он обнимает меня, уводит подальше от больничного корпуса, заводит в крошечный парк неподалёку, усаживает на лавочку. А мне уж плакать не хочется, совсем.
Удивительным образом он совершенно безмолвно убеждает меня, что всё будет хорошо. Не говоря ни слова, одним лишь взглядом и прикосновениями тёплых ладоней к плечам. Как у него это получается, а?
Мы ведь так мало знакомы, наша история только начинается, а я верю Марку, словно всю жизнь знаю. Чудеса какие-то.
Откуда-то в его руках материализуется бутылка моей любимой колы. Знаю, что вредно, что без зубов и желудка можно остаться, но как же вкусно. Откручиваю крышку, роняю её в траву и делаю жадный глоток. Пузырьки пляшут на языке, покалывают горло, сладость напитка бодрит.