Лиза смотрела на него с грустной улыбкой много пожившего человека. По первым словам он понял, что Лиза хочет смягчить его огорчение, но скажет о том, чтобы он не надеялся на нее.
— Я давно заметила вас, Петя. Вы такой решительный, такой умный. Я даже вас побаивалась. Вы хороший.
— Золотите горькую пилюлю? — спросил он, вдруг заразившись бесшабашной прямотой. — Тогда уж лучше сразу: не надейся — и все.
— Но, Петя, вы…
Он повернулся и зашагал, зная, что все разбито, что он неудачник, которому уготована одна работа, только работа, речи на митингах. И, конечно, теперь он вгрызется еще больше в дела.
Он слышал за спиной быстрый постук ее каблуков, тихий зов:
— Петя, вы не сердитесь, — но не обернулся.
Дома в узкой комнатенке он много курил, не знал, как утишить свою взбаламученную душу.
«Хоть бы сказала, что любит другого или…» — обижался он. Потом пришла мысль, что он все-таки дурак, бух сразу: «Люблю!» Нельзя так, нельзя.
А на другой день Лиза, как и прежде, порхала между исчахших пальм, игриво улыбалась и звонко заливалась смехом. Только подойдя к нему, затихла с грустным лицом.
— Извините меня за вчерашнее, — трудно выговорил он и так нажал на ложку, что она хрупнула, разлетевшись надвое.
— Я вам хотела сказать, Петя, — не слыша, что ее зовут от столов, проговорила она грустно, — что незачем вам связываться со мной, я замужем была. Я буду вам в тягость. А вы найдете скоро… Вы и ревновать бы стали… Да сейчас, сейчас иду!
— Я ревность не признаю, — сказал он упрямо. — Это недостойно, если любишь…
— В жизни-то всякое бывает, — умудренно проговорила она. — Ну, я пойду.
И опять расцвело лицо улыбкой, зазвенел смех.
А через час Капустин уже трясся в поезде. Ехал с продотрядом в Котельнический уезд.
Недели полторы не был он в Вятке. Все это время заставлял себя не думать о Лизе. Но думал. Вот и город. Станционные огни зеленеют светляками, шумят бестолковые толпы мешочников. Ему не хотелось идти в свою неприютную комнатушку: представилось, как докрасна калят дежурные «буржуйку» в горсовете, решил: «Там пересплю». Вдруг из толпы мешочников навстречу ему бросилась женщина. Он не узнал еще, но сердцем понял — Лиза.
— Что так долго-то, Петя? — сказала она, и по тому, как дрогнул голос, он догадался: ждала и думала о нем.
Их толкали сундуками и пестерями, ругали, а они стояли. Лиза, встревоженная, покорная, подняла к нему лицо с ресницами, опушенными куржевиной. Петр смотрел в ее глаза, и ему казалось, что забитый снегом перрон медленно кружится.
* * *
Солодон летел, взметая снег. Студеным серебром сияли в лунном свете снега. Была такая же ночь. И ехал Петр радостный, ехал, чтоб рассказать о Лизе: матери больше всего обижаются, когда, женившись, дети не поспевают сообщить им об этом.