Особенное лицо было у епископа. Увидев раз, такое не забудешь. Широкие черные брови и светлые холодные глаза. Красивая седеющая борода, расчесанная аккуратно, волос к волоску, отливала черненым серебром. Сам он, высокий, плавный, двигался бесшумно, бесшумно перелистывал страницы.
— Какие есть ценности? — севшим голосом спросил Гырдымов.
Епископ развел руками: все на виду, мол. Что считать ценностью?
Филипп нашел в нише кривую золоченую саблю. Довольно хмыкнул, выдвинул клинок — на нем было выгравировано: «За храбрость!»
— Ого, — издал он одобрительный звук и посмотрел на епископа с уважением. Вот это поп! И шашкой рубить умеет.
— Преосвященный владыка в миру был офицером, в Балканском походе участвовал, — с почтением сказал ключарь.
Филипп нерешительно держал в руках саблю. Оружие надо изъять. А это забирать ли?
— Холодное и огнестрельное все надо взять, — сказал Гырдымов.
«Молодец все-таки Антон, — подумал Филипп, — твердо ведет линию».
Антон записал в школьной тетрадочке расписку о том, что конфискована сабля у гражданина епископа Исидора.
Перед уходом Гырдымов решился, спросил Исидора:
— Говорят, ты, преосвященный, Распутина хоронил, скажи, здорово его князь Юсупов отделал, а?
Исидор пристально взглянул на Антона, отложил книгу.
— У меня провалы в памяти. Я многого не помню. И такого не помню. — Он легко выдержал натренированный взгляд Гырдымова.
— Ну ладно, пошли, — сказал Антон Спартаку. — Не желает епископ тайности открывать.
Осмотрели еще несколько келий. У одного монаха оказалась целая стопа открыток с нагими женщинами. Куда там козлоногому мужику с красавицей из жогинской квартиры.
— Не тем, святые, занимаетесь, — сказал Гырдымов и бросил открытки в печь.
Дальше надо было идти в монастырскую церковь. Они спустились по переходу — впереди ключарь, за ним Гырдымов с саблей под мышкой.
Ключарь остановился, тряхнул связкой.
— От храмовых-то дверей ключа нету. Знать, обтерялся, — конфузливо сказал он. — Сходить?
— Сходи, да побыстрее, — поторопил Гырдымов.
Ключарь выскользнул за дверь, и вдруг послышался четкий щелчок замка. Скорее по глазам Гырдымова, чем сам, понял Филипп: случилось что-то оплошное, метнулся к двери, ударил кулаками и осатанело заорал:
— Эй, не озоруй! Открой сейчас же. Застрелю!
Все это под высоким потолком разбилось на много голосов: «Лю-лю-лю-лю!» Поднялся гул и в пустой церкви. Вдвоем они навалились на неподатливую, окованную желтой медью дверь. Пыхтели, жали, но она даже не скрипнула. В это время щелкнул замок второй, дальней двери, и Гырдымов зло плюнул.