И теперь обычно Зот заходил ко вдовым солдаткам, тихим мужикам. Фронтовиков задевать опасался — сдачи недолго получить, они люди рисковые. У тихого мужика в доме он хлопал казенной папкой по столу и говорил вроде даже с сочувствием:
— Обложение с вас. Чрезвычайный налог триста рублев, — потом заглядывал в бумаги для убедительности, — ага, триста рублев. Вот помечено.
Хозяева начинали причитать и упрашивать. Зот делал пасмурное лицо и говорил неприступно:
— Я что, я человек маленький. Как мне скажут. А знаешь, ныне какой короткий разговор? Шесть золотников в лоб — и к Духонину. Не доберу с вас, спросят с меня: куды ты денежные средства дел, Пермяков? Пропил? Хоть и не пью я. Там не докажешь. К стенке его, милого. Совецка власть по головке не погладит. Она строгая. Ух, строга!
Насчет питья хитрил Зот. Раньше сороковки носили ему, теперь первач бутылками. Самодельное зелье вроде дешевле, а по крепости не уступит казенной сивухе. Но край знал в выпивке.
Хозяева умоляли его. Знали по старинке: Зот всегда заламывает куш побольше. В конце концов секретарь делал такую рожу, как будто отрывал сам от себя кусок живого мяса.
— Ну, так и быть, кум, выручу тебя. А погинуть ноне — раз плюнуть.
Брал вдобавок к деньгам у благодарного за услугу мужика заветный фунт сахару, припахивающий лежалой одеждой: вытащили его со дна сундука.
Еще легче был разговор, когда приезжал в Тепляху кто-нибудь вроде Кузьмы Курилова.
— Не ерепенься, кум, от чистой души советую, а то и в острог отправит. Смотреть не станет. Слыхал, у отца Виссариона перину р-раз — и самого чуть не за бороду. Ох, жизнь, жизнь, порядку никакого.
Тестю Зот признавался под косушку николаевской:
— Теперя я, тятенька, говорю одно, думаю другое, а делаю совсем третье. И тебе бы порадел так. В жизни теперь надо соображать. Ой, как соображать. Народ взбудоражился, бродит в нем злой хмель. И нет пока на его угомону.
Митрия Шиляева Зот ненавидел. Схлестнулись их дороги, когда были еще парнями. Жила в деревне Гуси девушка Наталья. И статью, и умом вышла. Приметили ее и книгочей Митрий, и писарь Зот. Оба ходили на гулянья в Гуси.
Зот набирал в лавке у Сысоя орехов, подсолнечных семечек — для всех, а девкам — пряников. Приходил и оделял полной горстью, да так, что Наталья видела: щедрый он человек. Шутки, прибаутки сыпал походя — веселья Зоту не занимать. А говорил позычнее: пусть и бойкий язык замечает в нем Наталья. Красой Зот не вышел — нос уточкой, переносица сплющенная, черен, как почтовый сургуч. Знал это сам и на красу не надеялся. Зато речист был и этим брал: понесет околесицу — не переслушать за вечер.