Я кажусь себе супербыстрой, бодрой и ловкой.
Нет.
Побег заканчивается крахом — я даже до кромки поля доползти не успеваю. Что-то тяжёлое опускается болью на затылок — безумно хочется отключиться, чтобы не знать, не понимать, не чувствовать. Но этого не происходит.
Я в сознании, а сил сопротивляться нет. Меня снова затаскивают в машину. Болезненные ощущения на запястьях, лодыжках от туго стянутых верёвок. Я слышу голоса. Мужские. Не понимаю, о чём говорят оборотни — в ушах стоит противный громкий писк, и затылок ломит.
— Увези её подальше отсюда, — сквозь гул в моей голове прорывается глубокий бас. — Прикончим её, когда Рамиля осудят.
С трудом сажусь на металлической кровати, в груди жжёт так, словно мне туда раскалённых углей напихали. Голова чугунная. Приступ сердечный у меня приключился — не иначе. Но, кажись, попустило.
Гляжу на маленькое окно под потолком — солнце шпарит так, что на глазах слёзы наворачиваются. День в самом разгаре, а значит, скоро суд.
Дверь камеры с лязгом открывается:
— Асманов, на выход! — сообщает охранник и демонстрирует мне наручники с драгоценными камнями.
Так и подмывает спросить — это мне, солнышко?!
Эта дрянь остановит оборот, если мне приспичит стать волком прямо на заседании суда. Подставляю руки, браслеты защёлкиваются.
— Асманов Рамиль Закирович, вам предъявлено обвинение… — в коридоре голосит прокурор.
Всё по протоколу, мать его. Меня под конвоем ведут на арену, а обвинитель прётся следом и не затыкается, собака серая. Жесть, как хочется порвать ему пасть за эти вопли.
Амфитеатр почему-то пуст. С трибунами для судей всё понятно — их займут жрецы после того, как я встану в лунный круг, а со зрителями ни хрена не ясно… Где они? Это что, закрытое заседание?
Твою мать!
Мой бета, ровно, как и мой адвокат, присутствовать не смогут. Откусываться от обвинения придётся в одну каску. Шикарно, бл*ть!
Прокурор заканчивает речь и удаляется, а меня ведут в круг. Едва я ступаю на поверхность, отделанную лунным камнем, она вспыхивает красным — заключенный виновен, пока не вынесен иной вердикт. Остаётся надеяться, что к концу заседания круг изменит цвет. Но надежды мало.
Стою. Стараюсь не думать о Геле. От мыслей о паре становится невыносимо. Боль, ненависть к себе, отчаянье — всё потом. Сейчас — суд.
Смотрю, как жрецы в белых рясах спускаются по высокой каменной лестнице, идут к трибунам. На меня они не смотрят — много чести. Собственно, именно в таком настроении меня и судят. Тяп-ляп, мягко говоря.
Представители высшей власти лениво обсуждают подтасованные кем-то факты и почти приходят к выводу — альфа продолжает употреблять Плей. Про тест на наркотики речи не идёт — он не работает на оборотнях. Умнейшие из старейших едва ли не на пальцах скидываются.