***
Потом был жар бани, куда дедушка Ярину одну не пустил.
«В пару и не видать ничаго. А коли сомлеешь, так я хоть подсоблю».
Вязкий запах зверобоя, горьковатый – чистотела с примесью ромашки, пока она перевязывала отмытого Гора, державшегося на одном упрямстве, а староста, ругаясь, накладывал бледному до синевы Тильмару лубок на переломанную в падении руку.
– Ты, твое чародейство, как дитё малое. Не дергайся уж, сделай милость, закончить дай.
В доме колдуна никто ни пылинки тронуть не посмел: как Ярина во время поспешного бегства сгребла со стола записи, так с тех пор ничего не изменилось.
К запахам снадобий вскоре добавились ароматы свежего хлеба, куриной похлебки, медовых пряников. Дедушка расстарался, самого себя превзошел.
– Яринушка, ну что ты не ешь совсем. Ты ж не птичка, крошки клевать. Бери краюшку, еще теплая.
И долгожданная темнота, в которой не было ни замка над Пустошью, ни плача Девы, ни криков Илеи. Только тишина.
***
Очнулась Ярина разбитой, но зато мучительное отупление отступило. Было тепло, спокойно, глаза открывать не хотелось, лучше лежать, слушая, как полощет за окном ливень, а ветер изо всех сил бросает водяные потоки в закрытые ставни.
Пахло целебным разнотравьем, горечью чародейских настоек и медом, а чужая грудь под щекой мерно вздымалась. Это было так странно и одновременно знакомо, что даже удивиться не вышло.
Сердце Гора частило. За этим стуком Ярина не сразу разобрала, что ее тревожит постороннее бормотание. Рядом кто-то ворчал.
– …охальник.
– Тише, разбудишь.
– Где это видано, в кровать к девчонке забираться. Обручья не надевал, через огонь не проводил16, а уже грабли тянет свои.
– Дед, мы пока в подземельях блуждали, под одним плащом вместе спали. – В сипении Гора ясно слышалось обреченное упрямство. – Уймись.
– Нет, вы дадите мне поспать, а? – Голос Тильмара был наполнен такой мукой, что Ярина заволновалась. Что могло случиться? Ведь не ранили его, неужели из-за руки?
– Так плохо?
– Проще сдохнуть, чем терпеть.
– Терпи, кудесник. – Дедушка забренчал какими-то склянками. Видно, лекарства перебирал. – Прострел-траву нельзя часто, да и маловато ее осталось. Твоему дружку рукастому может не хватить.
Ярина не выдержала и с глубоким вздохом открыла глаза. Гор вздрогнул, сердце его зашлось частым стуком, это она еще успела услышать, прежде чем он отодвинулся, заглядывая ей в лицо.
– Ярина…
Глаза у него были как омуты. Смотрел он мягко, с тревогой, этого даже темнота не скрывала.
– Ты как?
– Лучше.
Усталость еще камнем висела на шее, но разве это важно? Ничего ужасного с ней нет. Не у нее руки до костей изгрызены, а остальное – поболит и перестанет.