— Слава Микишке, его сыну и нечистому духу, и ныне, и присно, и во веки веков! Аминь!
В это время раскрылась дверь и меня позвали:
— Кирилко! Тебя какой-то мужик спрашивает!
Я удивился, знакомых в Старом Торъяле у меня не было. Неужели кто из деревни привез весточку от матери?
В коридоре стоял и смущенно мял в руках шапку наш сосед Ефрем. У него было очень растерянное выражение лица.
— Жив еще? — поздоровался он на марийский лад.
— Живу, учусь, — ответил я.
— Учишься, значит… — сосед замолчал, потом решительно махнул рукой и сказал: — Чего уж тут таить, остался ты, Кирилко, сиротой… Померла твоя мать… Мы уж и похоронили ее…
Сердце у меня оборвалось. В памяти всплыло, как стояла мать у полевых ворот, провожая меня; вспомнилось ее морщинистое лицо, седые волосы и печальные глаза.
«Мама… мама…» — повторял я про себя.
А сосед продолжал:
— На вас недоимка большая была, так что дом ваш продали. Вещи кое-какие, посуду, тряпье я себе взял. Если надо, отдам…
Я, рыдая, вернулся в комнату.
— Что с тобой? Что случилось? — подбежал ко мне Андрей.
В комнате наступила тишина. Все смотрели на меня.
Плача, я рассказал, какую горькую весть привез мне сосед.
— Слезами горю не пособишь, — Микешка, черноусый старшекурсник, положил мне руку на плечо. — Не унывай, Кирилл, как-нибудь…
— Мы тебе, чем сумеем, поможем, — проговорил Андрей.
С улицы послышался стук колес по мерзлой земле: это уезжал наш сосед.
Приближался срок уплаты за учение. Все чаще задумывался я над тем, где бы достать денег. Ничего не придумав, решил, что меня все равно выгонят, и перестал учиться.
За невыученные уроки меня стали сечь розгами каждую субботу. Обозленный, я буйствовал, и меня снова секли.
Но самую страшную шутку я выкинул позже.
В один из вечеров мы устроили в спальне «церковную службу». Я, облаченный в свой залатанный азям, изображал попа, трое моих товарищей — дьякона, дьячка и псаломщика.
Под веселый хохот зрителей мы «правили» надоевшую церковную службу, перевирая слова молитв, вплетая грязные ругательства.
Внезапно раздался свист. Наши зрители разлетелись, как стайка воробьев. В дверях появился учитель-инспектор.
— Богохульничаете! Божье слово предали поруганию! — возмущенно закричал инспектор и, схватив меня за волосы, принялся трясти из стороны в сторону. — Денег за учебу не платишь, а над церковной службой издеваешься!
Избив меня, инспектор накинулся на других участников представления.
На следующий день меня вызвали в канцелярию.
Я пришел. В канцелярии сидело все наше училищное начальство и поп из церкви.
— Рассказывай, что вы натворили в церкви? — сурово спросил начальник училища.