Федор Егорович в класс вошел как-то неслышно, как будто проскользнул в чуть приоткрытую дверь. Он очень изменился с тех пор, как я видел его в последний раз. Он и так был неказист, а теперь, без рясы и сияющего медного креста на груди, оказался вовсе невзрачным. Скулы его еще больше заострились, лицо побледнело. Но говорил он по-прежнему красиво, образно, с обильными цитатами.
Он рассказывал о прошлом марийского народа. Горячась, едва не плача, восклицал:
— Кто только не угнетал наш народ!
С нескрываемой неприязнью говорил он и о русских, не делая различия между богатыми и бедными. Точно так же единым и неделимым представал в его изображении и марийский народ, который, по его словам, в далекой древности жил дружно и сплоченно.
— Поэтому и теперь негоже нам дробить свои силы, делить нацию на какие-то партии. В поворотные моменты истории нация должна быть единой.
Я слушал, и все мое существо противилось тому, что говорил Федор Егорович. Не один год прожил я среди русских и ясно видел, что не быт и язык связывает людей, а тяжкий труд и борьба против общих угнетателей.
Я поглядывал на своих товарищей, мне было интересно, согласны ли они с доводами учителя. Те, кто не выезжал никуда дальше своей деревни, слушали с явным одобрением. Несколько старших курсантов со следами споротых солдатских погон на выцветших гимнастерках хмурились, но урок есть урок, и никто не посмел возразить преподавателю. Зато на перемене в классе поднялась целая буря, ребята кричали, спорили, каждый с жаром отстаивал свою точку зрения.
— Это проповедь примирения классов! — кричат одни.
— А чему нас учат на уроках русской истории? — возмущаются другие. — Все только цари да патриархи…
Надо сказать, что та лекция оказалась для Федора Егоровича последней. Революционно настроенные педагоги были возмущены идеями, которые высказывал бывший поп, и ему пришлось оставить курсы. Он уехал в Царевококшайск и поступил работать в музей.
В тот первый учебный день, когда кончились лекции, мы вышли на улицу вместе со Степаном. Нам в глаза бросилась ярко раскрашенная афиша, извещавшая, что сегодня в здании педагогических курсов силами учащихся-марийцев состоится концерт, посвященный годовщине Октябрьской революции.
— Гляди-ка! Оказывается, у нас есть свои артисты! — говорю я Степану.
Он довольно посмеивается в ответ:
— Не только артисты! Есть и поэты, и композиторы. Вечером сам увидишь, на что способны наши парни и девушки.
С огромным нетерпением ждал я вечера. К тому времени, пожив в городах, я побывал в театре, в кино, в цирке. Но концерта марийской самодеятельности видеть не довелось, и я думать не думал, что такая самодеятельность существует.