— Певца называют шахиром, — присоединился к разговору один из марийцев. — Шахир рожден, чтобы воспевать деяния хозяина, его илем, соловьев и цветы вокруг этого илема. Достоинства нашего великого хана для певца — все равно, что живая вода для соловья.
Али-Акрам самодовольно усмехнулся и сказал Мамич-Бердею гордо:
— Когда я обучался в медресе, то знавал немало строк из Корана, читал песни, записанные в Китабе. Разве можно сравнивать нищего марийца с шахиром? Ведь он никогда не видел Китаба. Как может он воспеть розы, соловья-сандугача, мурз, схожих со львами-арсланами и хана, сияющего, как солнце?
— Сыграй, похвали именитых людей, — велел Кождемыру Мамич-Бердей.
Тут гнев Кождемыра прорвался наружу. Возвеличивать опкынов[6], сидящих на шее народа! И Кузнец Песен запел совсем не ту песню, которую ему велели петь.
Сотню зерен бросишь — тысячи всходит.
Но пашет один человек, а кормит сотню.
Наши отцы не из рода торы,
Мы не ходили в шелку, не спали на пуху,
Выросли мы на черной земле,
В черном труде обрели силу,
Мы — поильцы и кормильцы всего светлого мира…
Кузнец Песен уже не пел, а говорил нараспев, и великий гнев слышался в его голосе:
Стоим вровень с ярким солнцем,
Из золота и серебра наша душа,
Как вода в роднике не замерзает зимой,
Так вечно бурлит и волнуется наше сердце.
Нет ничего равного яркому солнцу.
Нет ничего дороже серебра и золота.
Не станет солнце глыбой льда,
Не станет пахарь чужим рабом.
Мамич-Бердей, услышав эти слова, злобно посмотрел на Кождемыра, а Ику схватился за ременную плеть с оловянным наконечником. Кождемыр приготовился встретить удар и смело посмотрел в глаза Ику.
Но Мамич-Бердей не хотел лишнего шума. Он притворился, что не понял настоящего смысла песни и ласково сказал:
— Язык певца — светлый родник, он никогда не лжет. Правду сказал Кождемыр: марийские пахари и сеятели подвластны только великому хану и больше ничьими рабами не будут.
— Народ мари никогда не будет ничьим рабом, — твердо сказал Кождемыр. — Запомни это, мурза!
Мамич-Бердей побагровел от злости и закричал:
— Убирайся отсюда, дырявое брюхо! Скажи спасибо, что сегодня божий праздник, не то я повесил бы тебя.
Охранники хотели вытолкать Кождемыра в шею, но Маскай оскалил зубы и угрожающе зарычал, не дал медведь обидеть своего хозяина.
Кождемыр вышел в сени и приостановился, услышав голоса. У крыльца разговаривали двое, Кождемыр узнал в них Акмата и Пайрема.
— Я своими глазами видел, как Оска провожал русского, — говорил Акмат. — Из-за деревьев следил: они пошли в сторону Какшана, как раз к прямой дороге на Волгу.