. Иными словами, достижение цели — прежде всего. Для Нестерова или Жолтовского, например, такой подход был неприемлем.
Щусев же в творческих поисках готов был двигаться в любом архитектурном направлении, в чем его и упрекали. Эта всеядность возникла у него не сразу, а с годами. Взять хотя бы то непростое время, которое он пережил после окончания Академии художеств. Как тяжело было золотому медалисту найти хотя бы один небольшой заказик. Всё было поделено на этом рынке задолго до Щусева. И пускать его туда никто не собирался. «Не до жиру, быть бы живу», — гласит народная мудрость, очень ярко иллюстрируя положение Щусева после академии.
Вот поэтому и брался начинающий зодчий за любые предложения. И он мог бы не построить такое число храмов, если бы изначально судьба предоставила ему возможность создавать гражданские проекты — особняки, театры, магазины, больницы… А он строил храмы, потому что больше ему ничего не предлагали, постепенно добившись большого успеха.
И ведь что интересно — усвоенная им в молодости истина, что не надо ни отчего отказываться, находила подтверждение и в зрелые годы. С решительностью, присущей молодым, брался Щусев почти за любой заказ и тогда, когда и сил-то уже не хватало. Отсюда и большое число помощников, способных разработать любую поданную мастером идею, а затем отстаивать в профессиональной среде свое авторство на нее.
А формулировал идеи он очень быстро. Как пишет его брат, Щусеву достаточно было нарисовать на маленьком листочке бумаги перспективу будущего здания, как сразу передавалась она в его мастерскую для дальнейшей работы. Сам он ничего не чертил, а лишь подсказывал, контролировал, давал ценные советы… Так, кстати, зачастую работали и другие мэтры, возглавлявшие свои мастерские.
Обвинения в приспособленчестве академик слышал неоднократно. Его упрекали в этом и коллеги-архитекторы, и представители власти. Да и современные исследователи продолжают гнуть подобную линию: «Щусев перестраивается и лжет, не испытывая никаких внутренних затруднений. Но также и не испытывая необходимости верить в провозглашаемую им ахинею. Такая позиция имеет свои моральные плюсы. В сталинском обществе альтернативой лжи и цинизма была искренняя вера в правильность и справедливость происходящего. Циникам противостояли искренние сталинисты»[172].
Но ведь цинизм не является мерой оценки таланта, это лишь одно из личных качеств человека. А у Щусева, как можно судить из этой книги, таких качеств был целый набор во всем их противоречивом сочетании. Поэтому при попытке создания объективного образа не следовало бы смешивать вместе и профессиональные качества, и личные.