принял предложение.
С моей точки зрения, день прошел без особых волнений. Неддикинс, мой вздорный начинающий скакун, не имел никакого шанса на победу. В прошлом за ним тянулся печальный список падений и неоконченных скачек. Тяжелое, неуклюжее животное, он всегда шел последним и останавливался где вздумается.
Мне пришлось напрячь все силы, чтобы чуть-чуть разбудить Неддикинса. И хотя мы финишировали последними, но из скачек не выбыли. Мы все же закончили круг, что, на мой взгляд, было триумфом. К моему удивлению, такого же мнения держался и тренер, который, похлопав меня по плечу, предложил на следующий день работать еще с одним новичком.
Неддикинс был первой лошадью, с которой я работал для Джеймса Эксминстера, и я знал: он предложил ее мне, потому что не хотел рисковать своими постоянными жокеями; на Неддикинсе они могли бы получить травму. Много такого рода скачек встречалось на моем пути, но я был рад им. Я считал, что если смогу набраться опыта на плохих лошадях, когда никто ничего от меня не ждет, то буду в нужной форме, если когда-нибудь мне попадется хорошая.
Ближе к вечеру я нашел Питера, и мы поехали в его удобной семейной машине. Он жил милях в двадцати от Челтнема в маленькой деревеньке, окруженной холмами. Мы свернули с шоссе на узкую проселочную дорогу, окруженную с обеих сторон широкой живой изгородью. Казалось, дорога бесконечно будет тянуться меж убранных фермерских полей, но, сделав еще один поворот, мы въехали на край плато, откуда была видна вся деревня, заполнившая ложбину.
Питер показал:
— Вот в том бунгало внизу я живу. Вон то, с белыми окнами.
Я проследил за его пальцем, у меня хватило времени, пока дорога повернула, разглядеть маленький сад, окруженный аккуратным забором, и совсем новый дом. Мы спустились с холма, миновали несколько крутых поворотов, предварительно посигналив, уже в деревне обогнули крохотную лужайку и остановились перед бунгало Питера.
Его жена открыла белую дверь и спустилась на дорожку, чтобы встретить нас. Я заметил, что совсем скоро у неё будет ребенок. Она выглядела так молодо, что казалась почти школьницей. И говорила, сильно смущаясь.
— Проходите, — сказала она, протягивая мне руку, — Питер позвонил и сказал, что вы приедете, у меня все готово.
Я последовал за ней в дом, он был удивительно чистый и опрятный и пах полиролем для мебели. Полы были покрыты мягким голубым линолеумом в крапинку, и кое-где лежали терракотовые, связанные из тряпок половики. Позже, вечером, жена Питера сказала, что половики сделала сама.
В гостиной стояли только софа, телевизор, обеденный стол и четыре стула. Пустота комнаты казалась бы неприятной, если бы одна стена почти полностью не была увешана фотографиями. Рамки для фотографий Питер сделал сам, и для краев паспарту он подобрал картон ярких цветов, так что впечатление они производили веселое и радостное.