— Хорошо, — бросил Эксминстер, будто это само собой разумелось. Победы были так привычны, что ничего не значили для него.
Владелец был в восторге.
— Здорово! Здорово! — повторял он, обращаясь сразу к лошади, Эксминстеру и ко мне. — Я никогда не думал, что он сможет, Джеймс, даже когда последовал вашему совету и нанял его.
Я быстро взглянул на Эксминстера. Его пронзительные глаза насмешливо разглядывали меня.
— Хотите работу? — спросил он. — Регулярную, вторым после Пипа.
Я кивнул, набрал побольше воздуха и проговорил "да". Оно прозвучало будто хрип.
Владелец скакуна засмеялся:
— Удачная неделя для Финна. Джон Боллертон говорил мне, что Морис будет интервьюировать его в своей программе завтра вечером.
— Да? — удивился Эксминстер. — Постараюсь посмотреть.
Я пошел взвеситься и переодеться, и, когда вышел, Эксминстер дал мне очередной список лошадей. Он хотел, чтобы на следующей неделе с четырьмя из них работал я.
— С этого дня, — сказал он, — я не хочу, чтобы вы принимали какие-либо предложения, не узнав сначала, нужны ли вы мне. Идет?
— Да, сэр, — подтвердил я, стараясь не очень выказывать идиотский восторг, который испытывал. Но он и так видел. Он набил на таких делах руку. Его глаза сияли пониманием, дружелюбием и обещанием.
4
Я позвонил Джоанне:
— Как насчет того, чтобы поужинать вместе? Я хочу отпраздновать.
— Что?
— Победу. Новую работу. Порядок в этом мире, — сообщил я.
— Звучит так, будто ты уже отпраздновал.
— Нет, — возразил я. — Опьянение, которое ты можешь услышать в моем голосе, означает, что на меня свалилась удача.
Она засмеялась:
— Тогда все в порядке. Где?
— "Хенниберт". — Это был маленький ресторанчик на Сент-Джеймс-стрит, где кухня была подстать адресу, а цены подстать тому и другому.
— О да! — воскликнула она. — Я приеду в золотой карете.
— Я так и думал. Я заработал сорок фунтов за неделю и хочу часть потратить. И кроме того, я голоден.
— Ты не найдешь свободный стол.
— Он уже заказан.
— Сдаюсь. Буду там в восемь.
Джоанна приехала на такси, что польстило мне: она любила гулять пешком. Она надела платье, которого я не видел прежде, — облегающее, прямое, из плотной темноголубой ткани, при движении оно слабо мерцало, когда падал свет. Упругие волосы аккуратными локонами падали на шею, и темно-серые тонкие линии, которыми она обвела веки, делали ее темные глаза большими, бездонными и таинственными. Головы всех мужчин повернулись к ней, когда мы вошли в зал, хотя она и не была хорошенькой, бросающейся в глаза, эффектной, даже особенно хорошо одетой. Она выглядела… я даже сам удивился этому слову… интеллигентной.