Мы к попечителю.
— Нас выключили?
— Выключили.
— За что же?
— Не знаю. Это вас выключил ректор — он хозяин в университете.
Мы к ректору.
— Нас выключили?
— Выключили, — отвечает ректор, обративши к нам вместе с физиономией все туловище; шея у него отличалась особенною неповоротливостью.
— Кто же пас выключил и за что?
— Это вас выключил попечитель, а за то… — и тут ректор понюхал табаку, — за то, что вы не успели еще поступить в университет, а уже стали в нем распоряжаться…»>{36}
Эта вопиющая несправедливость (ведь «все действовали путем законным в таком законном деле, как вежливость»>{37}) оказала ошеломляющее впечатление на многих студентов. «Не произвели ни следствия, ни суда… Стало быть, действуя законно, не отыщешь справедливости: следовательно, надо добиваться ее помимо закона! Вот умозаключение, к которому пришли наиболее решительные студенты…»>{38}
Так писал позлее Худяков. Но в это время он сам такого вывода еще не сделал. Подписывая петицию, он просто действовал так, как ему подсказывала совесть человека, воспитанного в правилах элементарной честности. И эта же честность не позволила ему ни отказаться от подписи, ни приносить извинений.
«Леонтьевская история» на этом не закончилась. Студенты решили освистать профессора прямо на лекции. Однако у Леонтьева нашлись защитники, и аудитория была расколота. Началось расследование. Худяков в этой акции не участвовал. Его аттестовали хорошо и вскоре восстановили в университете.
Незначительным было участие Худякова в студенческих волнениях осени 1861 года, охвативших почти все русские университеты в связи с введением новых правил, запрещавших сходки, студенческую взаимопомощь и другие формы корпоративных объединений и установивших высокую плату за обучение. Худяков бывал на студенческих сходках во время этих волнений, по активной роли в них не играл. А на студенческую демонстрацию 12 октября, закончившуюся столкновением с полицией, побоищем и массовыми арестами, случайно опоздал, почему и не попал вовсе в поле зрения московской полиции. Его сочувствие студенческому движению было несомненным. Но оно еще не приобрело политического характера: это был внутренний протест против насилия над личностью. Главным и в это время для Худякова оставалась наука.
Уровень университетской науки стал для него пройденным этапом. Он тяготился лекциями и, занятый самостоятельным изучением народной словесности, не явился на переходные экзамены с третьего па четвертый курс. По университетским правилам он подлежал исключению. Но по недосмотру канцелярии ему был выдан новый билет. Это все же не спасло Худякова от исключения, столь же случайного, как и получение билета.