По воспоминаниям Худякова можно судить, что во время польского восстания он уже целиком был на стороне революции. Но, может быть, тогда только еще определялось его желание «занять несколько активное положение», говоря словами Пантелеева. Худяков открыто выражал свою горячую симпатию и глубочайшее сочувствие к восстанию 1863 года. Он отстаивал право Польши на ее независимость везде, где только случалось завести разговор — среди крестьян и «простонародья», на профессорских раутах и в помещичьих кругах, вступал в споры с военными и с реакционными журналистами.
Худяков рассказывает о том, как в одной из деревень Нижегородской губернии вел разговор с крестьянами о «польской войне» и пытался вызвать недовольство крестьян необходимостью поставлять лишних рекрутов>{79}, как, рискуя столкнуться с доносчиками, спорил в вагоне третьего класса со случайными попутчиками, которых одурманивала шовинистическая пропаганда М. Н. Каткова и «Полицейских ведомостей». «Публика слушала со вниманием, — писал он, — и хотя по большей части осталась при своем, но не донесла»>{80}. Подобные же разговоры Худяков вел и в кругу «образованных классов». По возражениям его оппонентов нетрудно угадать, что говорил он сам. «Помещики по этому вопросу стояли на своей точке зрения, — сообщает Худяков. — «Положим, я согласен, вы говорите правду: но все-таки, если уж они вздумали бунтовать, то их нужно сперва усмирить, а тогда уже и освободить». Гвардейские полковники, привыкшие торговать своею совестью, толковали иначе. «Ну что вы вместе с поляками сделаете? Ведь у вас нет денег; нет денег — нет и солдат; вы идете на смерть. — Лучше помереть, чем помириться с подлостью! — отвечал я. И для многих в то время такой ответ не был пустой фразой»>{81}.
Худяков рассказывает также, как на вечере у профессора русской литературы М. И. Сухомлинова он «открыто смеялся над русскими газетами», которые дают лживую информацию о борьбе войск с повстанцами, указав, в частности, на газету «Русский инвалид», и как спорил по этому поводу с некиим полковником, как раз и оказавшимся редактором этой газеты>{82}.
По существу, это уже была чистая пропаганда, имевшая своей целью разоблачить действия правительства и привлечь на сторону польских повстанцев мнение общественности и народных масс. Естественно, что следующим шагом (если не одновременным) должна была стать попытка личного сближения и с польскими революционерами. Однако все это происходило как раз в такое время, когда русское революционное движение переживало кризис.
Идейный разброд, вызванный тем, что ожидавшееся крестьянское восстание не состоялось, а царизм оказался куда сильнее, чем это представлялось совсем недавно, проявился в «расколе в нигилистах». Явно ощущалось, что вопрос о роли народа, как движущей силы революции и общественного преобразования, нуждался в уточнениях и коррективах. Изобретались и новые тактические средства борьбы с самодержавием.