. Под «задним двором» подразумевалась русская политическая эмиграция.
О том, с кем встречался в Женеве Худяков, мы узнаем из других источников — из переписки Герцена, некоторых показаний на следствии, разговоров с Трофимовым и из бессвязных записей Худякова, когда он уже страдал тяжелым психическим недугом.
Главной фигурой в эмигрантской Женеве был, разумеется, Герцен. Однако русская политическая эмиграция не была чем-то единым, напротив того, все больше углублялись разногласия и личная неприязнь между Герценом и «молодой эмиграцией». Худяков посещал Герцена, подарил ему свой «Самоучитель». Из письма Герцена мы узнаем дату выезда Худякова из Женевы. Частым гостем в доме Герцена была Леонилла, остававшаяся в Женеве еще месяца два после отъезда Худякова.
Однако у Герцена Худяков не нашел ответа на волновавшие его вопросы. Трофимов в своем донесении писал: «…Герцена Худяков считает либералом сороковых годов»>{152}. Относительно более чем сдержанных отзывов Худякова о Герцене говорили на следствии и некоторые его товарищи. Мы не знаем, насколько откровенен был Худяков с Герценом и признавался ли он ему в своих замыслах, но догадываемся, что идее заговора Герцен не мог сочувствовать.
Иначе обстояло дело с Огаревым. Тот же Трофимов сообщал со слов Худякова, что эмигранты «принимали деятельное участие в событиях, бывших в Петербурге» и будто Худяков называл при этом Огарева «главным деятелем»>{153}. В таком толковании слов Худякова есть несомненное преувеличение. Но самая склонность Огарева к заговорам, к конспирации могла служить почвой для более близких отношений его с Худяковым, В записях Худякова, в которых бред душевнобольного перемешан с какими-то действительными воспоминаниями, говорится: «Дворянин Н. Огарев, автор многих стихотворений, сотрудник «Колокола», живший в одной квартире с Александром Ивановичем Герценом много раз в России, Англии и Швейцарии, был родственник и друг последнего; с ним я видался по крайней мере раз пятнадцать…»>{154}
Встречался Худяков в Женеве и с Н. И. Утиным, которого знал по Петербургу, и с М. К. Элпидиным, о чем есть несколько свидетельств. В упоминавшихся полубредовых записях Худякова вместе с этими попадались и некоторые другие имена политических эмигрантов — Л. И. Мечникова, В. И. Касаткина, Н. Я. Николадзе. По предположению М. М. Клевенского, это застрявшие в мозгу больного человека воспоминания о личных встречах. Среди этих имен нет имени А. А. Серно-Соловьевича, и это подкрепляет догадку Клевенского. Дело в том, что в те месяцы, когда Худяков был в Женеве, А. А. Серно-Соловьевич лечился в психиатрической больнице и Худяков видеться с ним не мог.