Фраза осталась незаконченной, но что должно было следовать дальше, угадать нетрудно.
Естественно, что, когда Трофимов передал ему предложение якутского губернатора Лохвицкого принять участие в экспедиции по исследованию Чукотского края, Худяков с радостью на него откликнулся. Лохвицкий действительно испрашивал разрешения у иркутских властей. Но генерал-губернатор Восточной Сибири счел недопустимым разрешить «государственному преступнику» «столь дальнюю и долговременную отлучку». Участие Худякова в экспедиции не состоялось.
В том же 1868 году в Верхоянск приезжал географ и путешественник Г. Майдель, следовавший в поездку по северо-восточной части Якутской области. Его исследования нуждались в метеорологических наблюдениях. «Мне удалось найти в Верхоянске лицо, — писал позже Майдель, — которое с большой готовностью вызвалось производить не только термометрические, но и барометрические наблюдения. Это был государственный преступник, замешанный в каракозовском покушении…
Фамилия его Худяков. Это был вполне образованный человек. Я просил его отмечать наблюдения трижды в день, а также записывать ночные minima. Помимо этого, я просил его в сильно изменчивую погоду и при сильных бурях наблюдать температуру ежечасно, поскольку он был в состоянии это исполнить, для чего и оставил ему годные карманные часы. Он очень обрадовался и обещался прилежно наблюдать до моего приезда. Так как до возвращения оставалось почти два года, то я мог надеяться на двухгодичные наблюдения в Верхоянске, что было очень важно для более точного определения Полюса холода, чем это было возможно до сих пор.
Худяков вполне оправдал мои надежды и даже более, так как он делал наблюдения ежечасно в течение всех месяцев, а летом записывал температуру каждые четверть часа; но, с другой стороны, наблюдения его обнимают цикл, если не ошибаюсь, всего 14 месяцев… За короткое время очень добросовестные труды Худякова имели необыкновенно важное значение, так как только на основании их академик Вильд мог вычислить температуру Верхоянска»>{254}.
Видимо, Худяков не довел до конца (до двух лет) свои наблюдения в связи с начавшейся болезнью.
В «Опыте автобиографии», говоря о невыносимых условиях, в которых он оказался, Худяков замечал: «Мысль, однако, не поддается никакому ограничению»>{255}. И он, как будто чувствуя, как мало ему отпущено времени для полноценной мозговой работы, спешил охватить все, что было доступно в полудиких условиях его ссыльной жизни. За первые полтора года пребывания в Верхоянске Худяков в новой для него области сделал так много, как иной бы не смог за всю свою жизнь.