— Валериан Владимирович, что вы здесь делаете?
— Как видите, — отвечал он хмуро, наклоняя голову, чтобы вода стекала с полей шляпы, — стою в очереди…
— Ведь есть правительственные места, глупо будет, если вы простудитесь…
— Другие люди стоят за билетами в очереди, почему я должен быть исключением?
— Ну так вот вам один билет, и идите в театр.
Он подозрительно посмотрел на меня:
— А вы как пройдете?
— У меня есть второй и, кроме этого, именной пропуск главреперткома на служебное место.
Куйбышев потоптался по мокрому тротуару в своих черных, тоже довольно поношенных ботинках и наконец сказал:
— Раз уж так совпало, что у вас действительно есть лишний билет, тогда, пожалуй, пойдем…»
XVI съезд партии, тридцатый год. Серго Орджоникидзе выступает с отчетным докладом Центральной Контрольной Комиссии. С темпераментом, бурно нарастающим, разносит Высший Совет народного хозяйства, во главе которого стоит Куйбышев, друг многих лет. Громит, хлещет. Нисколько не щадит хозяйственников.
Валериан Владимирович возвращается со съезда предельно взволнованный. «Всю ночь со второго на третье июля, — вспоминает Ольга Андреевна Лежава, жена и строгий биограф Куйбышева, — он шагает по своему кабинету. Кремлевские куранты вызванивают четыре часа. Брезжит рассвет. Валериан Владимирович жадно вдыхает свежий воздух. Садится к столу. Набрасывает письмо своим молодым сотрудникам».
«Я почувствовал, что вы взволнованы выступлением т. Орджоникидзе. Взволнован и я. Что говорить, картина получилась убийственная. Я вот не могу заснуть и решил написать вам выводы, к которым пришел. Верна ли критика в целом (о частностях не стоит говорить)?
…Представьте себе картину: пахарю нужно во что бы то ни стало вспахать десятину до захода солнца. Завтра будет непогода, завтра уже поздно. Лошадка добросовестная, работает бойко, тянет по совести. Но этого мало…
Стране необходимо ценой сверхнапряженного труда возможно скорее запахать «десятину социализма».
Разве неправильно, что мы, хозяйственники, несмотря на добрую волю многих из нас, нуждаемся в такой резкой постановке вопроса… Не надо допустить, чтобы хозяйственники выступали с критикой доклада Орджоникидзе. Если вы согласны со мной, примите нужные меры…
Не унывайте, друзья!.. Вдумайтесь, и вы поймете…»
Уже после того, как тромб — вроде бы небольшой сгусток крови — свершил непоправимое, младший брат Куйбышева Николай Владимирович показал Орджоникидзе это письмо. Серго читал, все более мрачнея. Вернулся к началу. Стиснул листки.
— Никогда ни одного слова мне… Понимаешь, ни одного слова! — Глаза Серго загорелись. — Я-то хорошо знаю, какую сверхчеловеческую тяжесть он нес всю свою жизнь…